И тут старик, забыв про воина, уставился острыми не по годам глазами на испуганно жавшуюся у опушки Евдокию.
— Наконец-то! — радостно взвизгнул знахарь. — Привела? Четыре дня уж жду.
— Кого привела? — растерялась Дуняша.
— Как кого?! — Сновид сердито махнул черпаком. — Бычка годовалого. Муж твой за снадобье обещался на следующий день привести, а нет и нет. Впредь наперед давать не стану! Где бычок?
— Нет у меня бычка, у меня-то и мужа больше нет… Умер он, вчера похоронили, — срывающимся голосом стала объяснять Евдокия.
— Мне-то какое дело?! — свирепея, кинулся к ней старик. — Зелье дал, давай бычка!
— Да ведь всем теперь Кривко распоряжается, с него и…
— Эй, бабу мою не тронь! — между ними вырос Юрий. — Не от зелья ли твоего муж ее загнулся? Поутру выпил, а вечером уж на погост неси, твоя работа, а?
— А ты что ж, полюбовник? — дед ехидно сморщил нос.
— Сперва на мой вопрос ответь, — надвинулся на него чернявый, — от твоей отравы убрался?
— Я ему говорил — все сразу не пей, по глотку в день, а ему небось побыстрее хотелось. Ежели он дурень, моя вина в чем? Я зелье дал, а теперь ты, коли ее полюбовник, бычка мне должен.
— Он мне не полюбовник, — вклинилась в разговор Дуняша, едва не плача от досады, — а бычка с Кривко спрашивай.
— Муж твой был? Твой, — старик загнул палец. — Зелье брал? Брал, — загнул еще один. — Отдавать кому? Правильно, тебе, — дед загнул все оставшиеся пальцы, показывая Евдокии кулак.
— А серебром не возьмешь? — Дуня кинулась развязывать калиту.
— Поутру отдадим, — отстранил ее Юрко, — и за бычка, и еще приплатим, ежели спать поудобней уложишь да покормишь. В накладе не останешься.
— Сейчас давай. Я таких, как ты, насквозь вижу.
— А коли видишь, так и меч небось разглядел? Сказано — поутру. Спать уж охота.
— Не боишься, добрый молодец, что я порчу на тебя наведу? — дед понизил голос до зловещего шепота, впиваясь цепкими очами в воя.
Юрий поманил его пальцем, склоняясь к блестящей лысине.
— Коли б ко мне все порчи от недругов моих приставали, так давно б уж в землице сырой лежал. То ты тут селян наивных попугивай.
Два взгляда скрестились, ведун первым отвел глаза.
— В избу не пущу, хоть убей. Вон сеновал, там и ночуйте, — смилостивился дед, — уж и сенце для бычка заготовил, лучшее, отборное. Ждал, а вон оно как обернулось, — совсем уж жалостливо всплакнул Сновид. — Голодаю в чаще лесной.
— Да ладно, небось в каждом углу по гривне серебряной припрятано, — Юрия стоны деда не проняли.
— Какие гривны?! Каждому дай, помоги, а платить никто не хочет.
— Ладно, спать мы пошли, сеновал, так сеновал.
— На сене не баловать, — ухмыльнулся беззубым ртом старик, косясь на съежившуюся фигурку Дуняши.
Сено нежно уволакивало в мягкие глубины, пряный запах кружил голову. Евдокия смотрела на крупные звезды, подмигивающие ей с черного небосклона. В душе творился разлад, настырный внутренний голос опять советовал, поворотить домой. Хотя какой теперь может быть дом, ведун из злости всем растреплет о полюбовнике. Если Новице с Кривко может и не поверят, их в верви не больно-то жалуют, то со старым ведьмаком все согласятся. Ему зачем врать? Дуня беспокойно перевернулась с боку на бок.
— Чего не спишь? — Юрко взбил походный мешок, укладывая его под голову.
— Уснешь тут, — тяжело вздохнула Евдокия. — Зачем ты меня своей бабой назвал? Что теперь в верви болтать станут? Срамно-то как.
— А как мне надо было сказать — не тронь чужую бабу? Ты же теперь под покровом моим, я тебя защищать поклялся, — в голосе чернявого звучало самодовольство.
— Но теперь он думает, что мы полюбовники! — Дуня от волнения порывисто села.
— Ну так что ж? Велика беда, ты сюда больше не вернешься, — отмахнулся Юрий.
— Я же память об отце запятнаю.
— То же мне пятно. Ты вот хозяйка дурная, так об том не печалишься, вот это уж беда, так беда.
— С чего это я хозяйка дурная? — вспыхнула девушка.
— А с того, что только серебро в руки получила, а уж всем в подряд раздаешь. Нешто хозяйки хорошие так-то поступают? — глаза чернявого даже в темноте блестели насмешкой. — Этак с такой большухой семья по миру пойдет.
— Вдова долги мужнины воротить должна. Как же иначе?
— Ну-ну, он твоего мужа уморил, а ты ему за то целую гривну отдай. Вы, чай, не в сговоре с ведуном?
— Да ты что?! — Дуняша задохнулась от возмущения. — Я такой грех никогда на душу не возьму!
— А коли так, то и платить не за что, — Юрко зевнул и отвернулся на другой бок.