Я сама не поняла, почему так оторвалась на Кирилла, но гнев все еще продолжал клокотать. Видимо, накопилось напряжение прошедшей недели, а последние события долили масла в огонь.
Прошло несколько минут прежде, чем снова смогла связно мыслить. Я наорала на Кирилла. Частично за дело, частично сгоряча. Но он давно меня знает. Знает, что я особа импульсивная и горячая. Но беззлобная. Он отойдет, мы поговорим и отметим, наконец, эту годовщину. Пусть и без шампанского.
Убрав телефон в карман, я достала перчатки и негнущимися пальцами натянула. Торта все еще не было, как и пирожных, которые еще предстоит купить. Что значит, надо поторопиться, пока и пекарня не закрылась.
Запахнувшись плотнее, я направилась к припорошенной снегом дорожке, что ведет к остановке. Когда проходила мимо старушки на лавке, та вновь внимательно посмотрела на меня. Маленькая, закутанная в шарфы и платки. Таких рисуют на картинах Российских глубинок. Подумала, просит подаяния, но когда я потянулась к сумочке за кошельком, та демонстративно отвернулась, сделав вид, что меня не видит.
Я пожала плечами и пошла к остановке.
Мороз крепчал, а автобус, как назло, не ехал. На табло навязчиво светились цифры, утверждающие, что он давно на месте, но передо мной лишь четырехполосная дорога и горки грязного снега по обочинам.
Когда от ожидания стали подмерзать ноги, махнула рукой и поплелась пешком, уповая лишь на то, что в пекарне останется хоть какая-то кондитерка.
На дорогу ушло двадцать минут, но к моему великому облегчению, пирожные в пекарне действительно остались. Вдыхая ароматный запах свежего хлеба, я расплатилась с кассиром и вынесла на улицу пакет, перевязанный красной ленточкой. Может по телефону мы с Киром и поругались, но при встрече все наладится. Должно наладиться. Во всяком случае, я сделаю для этого все возможное.
Домой ехала на метро. Благо, время позднее, и народа почти нет, поэтому удалось занять сидячее место. Кирилл, по всем показателям, должен был приехать домой раньше меня. Во-первых, он на машине, пусть и с поправкой на пробки, во-вторых, магазин с шампанским находится к дому ближе, чем я.
К подъезду подходила, мысленно готовясь вразумлять неразумного мужчину, подбирала аргументы и доводы. В лифте повесили новое зеркало, и я успела привести в порядок макияж, пока поднималась на седьмой этаж. У самой двери пару секунд постояла, делая вдохи и выдохи, чтобы собраться с мыслями, затем вставила ключ в замок и вошла.
– Кир, я дома, – сообщила я громко и нарочито радостно, затворяя дверь. – Удалось купить пирожные, пекарня еще работает.
Скинув сапоги и повесив на крючок пальто, я прошла в кухню и выложила перевязанную красной летной коробочку на стол.
– На улице настоящий дубарь, – продолжала я, стараясь заранее расслабить обстановку. – Не помню, когда последний раз такое было. Автобусы ходят плохо. Пришлось двадцать минут пешком тащиться по морозу.
На столе, кроме моей коробки с пирожными, еще ваза с тремя розами, красными, как я люблю. Кир, видимо, купил в качестве сюрприза, я улыбнулась, тронутая заботой. Хотя на одном бутоне лепесток чуть пожух, но это не страшно. Сейчас куда важнее все наладить.
Развернувшись, я посмотрелась в отражение стеклянной дверцы шкафа. Выглядеть могла бы лучше, будь на мне вечернее платье с золотыми вставками, а не синий свитер со снежинками и джинсы с начесом.
– Надо переодеться, – пробормотала я, поправляя медные локоны, и уже громче добавила: – Кир, ты готов? Чего не отвечаешь?
Когда ответом снова стало молчание, я недовольно выдохнула и прошла в зал, где Кир обычно смотрит телевизор после работы.
Сейчас здесь пусто, только стакан с недопитым коньяком на журнальном столике и приоткрытая фрамуга, что значит, Кирилл действительно приехал домой раньше меня и даже успел опрокинуть полстакана. Холодный ветер колышет шторы, а на стекле откуда-то взялась узорная изморозь. Совсем такая же, какую видела в детстве, когда ночевала у бабушки в деревне. Но там были простые, тонкие стекла, которые на зиму следовало обклеивать клеенкой. А это – качественные стеклопакеты, и никакой изморози на них не должно появляться по определению.
– Везде халтура, – фыркнула я. – А за эти окна отвалили прилично. Кир, ты где? Ты в душе?