Последние три года Гюльхар-ханум изобретательно защищала девочку от зависти остальных женщин, и никто заподозрить не мог, что младшая жена Ибрагим-паши, его утеха и отрада, замыслила совершить то, что могло стоить ей жизни. Но что поделать, если самым дорогим существом для стареющего паши стала его обожаемая птичка, его золотой тюльпан – Лали? Терять положение любимой жены Гюльхар не собиралась и задумала избавиться от девушки с помощью известного своим распутством старшего сына султана Баязида – Мехмеда, Если девчонка окажется умной, то станет женой шахзаде, возможно – будущей султаншей. А если нет… Значит, такова ее злосчастная судьба.
Главное – устроить все так, чтобы Гюльхар осталась вне подозрений, когда девушка исчезнет из гарема.
4
Кизляр-ага Маруф бесшумно вышел из портика, заставив Антонио вздрогнуть от неожиданности. В яле Ибрагим-паши, в отличие от суетливого дворца Мехмеда, царила спокойная тишина, которую не тревожили неспешные шаги слуг, шелестящий шепот цветов и невесомое журчание фонтанов, молчаливо проливающих прозрачные слезы.
– Надеюсь, ты не выдашь меня? – хмуро поинтересовался Карриоццо, чувствуя возрастающее беспокойство. – Шахзаде будет очень недоволен.
Вместо ответа суровый черный евнух направился к увитой плющом стене, вдоль которой бродили стражники. С холодным любопытством оглядев крепкую высокую фигуру незнакомца, облаченного в одежду евнуха, охранники отворили узкие двери, ведущие на женскую половину дворца. Присутствие Маруфа, несомненно, служило пропуском в мир, где обитали женщины, но опасная затея могла в любой миг закончиться плачевно, и Антонио с беспокойством рассматривал представший перед ним роскошный цветник, преисполненный пышного очарования и дурманящего розового аромата.
Чудесный сад спускался широкими ступенями к морю, на каждом ярусе играли радуги затейливых фонтанов, а вокруг них в правильном порядке красовались финиковые пальмы, могучие кипарисы и пышные магнолии. Клумбы возле фонтанов пестрели от многообразия цветов, в воздухе плескались стаи серебристых голубей, по траве разгуливали горластые павлины, переливающиеся на солнце длинными изумрудными хвостами, а в водоемах плавали черные лебеди. На верхнем ярусе сада возвышались стены дворца, где были устроены покои жен и наложниц Ибрагим-паши.
По выложенной разноцветным щебнем дорожке Маруф провел своего спутника к заросшей сиренью беседке. Отведя в сторону веточки с душистыми цветами, черный ага заглянул в образовавшееся оконце, а затем уступил место Антонио.
Представшая перед глазами дивная картина заставила учащенно забиться сердце молодого мужчины. На лужайке в тени раскидистых яблонь и шелковиц несколько юных девушек, почти девочек, играли в мяч. Одеты они были в красные, изумрудные и лазоревые туники и шаровары из тонкой ткани; макушки юных красавиц прикрывали маленькие золотистые шапочки, из-под которых спускались, многочисленные косички, увитые лентами с мелким жемчугом; нежные ушки, тонкие шеи и запястья девушек изобиловали золотыми украшениями, а ножки украшали туфельки без задников, закрепленные на щиколотках филигранными цепочками. Рассматривая прелестниц, Антонио не сразу заметил, что одна из девушек сидела в отдалении, на качелях под огромной шелковицей и рассматривала книгу с массивными застежками.
Лучик солнца, скользнувший сквозь ветви деревьев, упал на лицо Лали, заставляя отвлечься от книги. Смеясь от солнечной щекотки, девушка отвела глаза от страницы и взглянула на своих подружек – дочерей жен и наложниц Ибрагим-паши. Эти девочки были моложе самой Лали, поскольку ее ровесницы уже давно жили в гаремах своих мужей. Вот только устраивать судьбу приемной дочери отец отчего-то не спешил. Лали, конечно, не торопилась покинуть родной дом, но порой принималась грустить: ей очень хотелось узнать тайну любви, о которой так много болтали в гареме.
– Лали! Пошли танцевать! – прервала размышления девушки Самира, красивая черноволосая девочка, уже сейчас, в свои двенадцать лет, полная яркой женской прелести.
Улыбнувшись, Лали отложила книгу и присоединилась к подругам. Стихи Фирдоуси были чудесны, но искушение покружиться под музыку оказалось слишком велико. В общем зале гарема девушка в последнее время чувствовала себя неуютно: ревнивые взгляды женщин мешали раствориться в танце. А здесь, в саду, с девочками, еще не узнавшими злое чувство соперничества, можно было вволю порезвиться.
Антонио пристально рассматривал красавицу, из-за которой пробрался в гарем командующего Османским флотом. Сводница не обманула Мехмеда: Лали могла служить украшением султанского гарема. Из-под алмазной сетки, венчающей головку девушки, привольно струились роскошные светлые локоны, пылающие золотым пламенем среди моря темноволосых девочек. Светлая кожа красавицы была слегка тронута спелым загаром, и он солнечным светом оттенял белоснежное одеяние, окутывающее нежным облаком изящную фигурку девушки. Прекрасное личико с упрямо вздернутым носиком озаряли ясные карие глаза, похожие на спелые вишни, а сладкие губки, изгибались в лукавой кошачьей улыбке. Чем дольше Антонио смотрел на эту девушку, тем яснее понимал, что видит перед собой удивительное для этих мест создание, способное вдохновить каждого, кто имел счастье увидеть его.
Внимая музыке, чей буйный ритм заставлял кровь быстрее бежать по телу, прелестница закрыла глаза, раскинула руки, словно пытаясь поймать в ладони мелодию, и закружилась в центре вихря прозрачной ткани. Золотистые змеи заструились по светлым волосам, опадая вниз волнами тяжелого шелка, широкие невесомые шаровары пугливо затрепетали вокруг легких ножек, а девушка, похожая на искры солнечного света, беззаботно и радостно смеялась в упоении счастья…
– Лали… – Антонио едва не стонал, впившись взглядом в красавицу, окутанную сиянием неземного света.
Проклятый Мехмед! На муку он отправил пленника в гарем Ибрагим-паши! Эти чудесные волосы цвета солнечного меда, огнем опаляющие стройную спину, эта нервно вздрагивающая высокая грудь, тонкая трепетная талия и манящие упругие бедра, эта сводящая с ума упоительная нега восточного танца приказывали Карриоццо потерять разум.
А девушка, словно желая окончательно погубить Антонио, внезапно запела в такт мелодии. Ее голос, высокий и печальный, взлетел на золотой волне, забираясь выше и выше, словно пытался вырваться из огромной клетки гарема. Девушка звенела, словно свежая листва в руках весеннего ветра, журчала, как ручеек в жару, и Антонио, наполнившись до краев этим голосом, постиг, что без этой девушки ему не жить. Отныне Лали, дочь Ибрагим-паши, станет для него тоской и болью, восторгом и истомой. Волшебный голос чародейки из арабских сказок, голос, в котором слились воедино волны Адриатики и нега восточных ночей, заворожил Антонио ди Карриоццо, приказывая забыть предостережение шахзаде.
Укрывшись за ветвями сирени, Гюльхар внимательно наблюдала за мужчиной, пришедшим в сад вместе с Маруфом. Выражение лица Селима (так назвал себя мнимый евнух) оставалось невозмутимым, но раздувающиеся крылья тонкого носа, перекатывающиеся желваки на щеках и огонь желания, горевший в светлых глазах, говорили о том, что Лали сумела смутить посланника шахзаде. Что ж, неудивительно: девушка выглядела столь чувственно, что даже у Гюльхар перехватило дыхание от восхищения, тут же сменившегося гадким чувством зависти. Несмотря на то, что девушка была еще невинна в своих помышлениях, ее прекрасное юное тело уже дышало истомой и страстью, и, значит, готовилось узнать прелесть любовных утех. Кому достанется эта красавица?.. И как поведет она себя, когда ощутит вкус власти?..