– Улыбнись, Мальвина, и держись с достоинством, – шепнул Людовико. – Покажи им, что ты – истинная де Бельфлер.
Глубоко вздохнув, девушка последовала совету отца: распрямила плечи и приподняла лицо, озаренное очаровательной улыбкой.
– Позвольте вам представить мою дочь, – торжественно произнес Людовико, и его голос гулким эхом разнесся по залу. – Мальвина де Бельфлер.
Шепот восхищения, одобрения и недовольного ропота пронесся по залу. Гости с любопытством принялись разглядывать дочь графа. Их взгляды скользили по очерченным сурьмой вишневым глазам, в которых играло женское лукавство, по золотистым веснушкам, по плечам, покрытым золотистым загаром. На лицах гостей читались сразу и восхищение и скептицизм.
– Не беспокойся, – прошептал Людовико. – Когда они познакомятся с тобой, то будут очарованы и начнут сражаться за право постоять с тобою рядом.
Поддержка отца помогла Лали почувствовать себя увереннее, и она еще выше подняла голову, не забывая искать глазами Антонио. И споткнулась о взгляд графини. Однако вместо неодобрения в глазах мачехи Лали увидела огонек любопытства.
– Дорогой, теперь, когда ты представил свою дочь, нам следует вернуться к своим обязанностям хозяев бала. Полагаю, мы можем оставить Мальвину на попечение Доминики, – предложила Монна.
– Ты права, – кивнул Людовико и объяснил дочери, уставившейся на него испуганными глазами. – Доминика весьма разумная девушка, она сумеет лучше, чем кто бы то ни было, помочь тебе освоиться среди гостей.
Успокаивающе пожав руку Лали, граф отошел в сторону и щелчком пальцев подозвал к себе распорядителя бала. Монна на мгновение задержалась и, грациозно обмахнувшись шелковым веером, с легким удивлением заметила:
– Доминика постаралась на славу, чтобы сделать из тебя сказочную принцессу. И хотя ты никак не избавишься от своих восточных привычек, не удивлюсь, если в скором времени в Бельфлер зачастят твои поклонники. Кстати… Не ожидала, что с помощью сурьмы можно так чудесно подчеркнуть глаза. Ты мне покажешь, как это делается? – покосившись на супруга, прошептала графиня и поспешила присоединиться к ожидавшему ее Людовико.
– Где же Антонио? – тревожно спросила Лали, когда господа де Бельфлер занялись гостями.
– Здесь, – загадочно улыбнулась кузина. – Своим появлением в Бельфлере он ошеломил многих. Мало того, что сам вернулся живым и невредимым, когда все уже считали его погибшим, так еще и вернул бывшему сопернику пропавшую дочь. О сегодняшнем празднике будут слагать легенды по всей Парме, – Доминика мимоходом бросила улыбку какому-то молодому человеку и тут же спохватилась. – Из-за твоего сумасброда я чуть было не забыла, что тебя следует познакомить с гостями.
Доминика ухватила кузину под руку и принялась представлять своим знакомым, которые тут же начали поздравлять Лали с возвращением и выражать восхищение ее красотой.
Неожиданно девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она поспешила обернуться и с разочарованием поняла, что видит перед собой вовсе не Антонио, а совершенно другого мужчину, облаченного в одеяние церковника.
– Кто это?
Сестра проследила за ее взглядом.
– Епископ Строцци.
– Почему он так уставился на меня?
– Полагаю, этот ревностный поборник христианства опасается, что ты приняла ислам.
– Разве это дурно?
Улыбку ветром сдуло с лица сестры.
– Мальвина, даже и не думай об этом! – шепнула она ей на ухо. – Неужели ты не знаешь, что церковь считает это ересью?
– Я не понимаю, – удивилась Лали. – В Стамбуле не преследуют ни христиан, ни поборников другой веры. Мать султана Баязида валиде Гюльбахар не приняла ислам и осталась христианкой. И это никого не возмущает.
– Забавно… – Доминика взяла сестру за руку и отвела ее подальше от епископа. – Поговорим об этом позже.
Перед девушками неожиданно возник отец Доминики.
– Чудесно выглядишь, племянница, – приветствовал Никколо Лали и на правах родственника поцеловал племянницу в щеку. Затем с упреком посмотрел на свою дочь. – Ты совсем перестала бывать в своем родном доме.
– Я решила помочь Мальвине освоиться в Бельфлере.
– Ты всегда заботишься о других, а о своем старом отце и думать забыла.
– Стариком тебя назвать может лишь глупец и слепец. Что же касается нашего дома… – Доминика недовольно поморщилась. – Не хочу подстраиваться под нашу несносную матушку. Она даже святого замучает своими нравоучениями. Вот и сегодня не соизволила приехать на праздник.
– Что поделать, – пожал плечами Никколо. – У нее разболелась голова.
– И теперь начнет распекать нас обоих, – Доминика хихикнула, – за то, что мы оставили ее в одиночестве в Уциано. А как поживают ее драгоценные родители, мои дедушка с бабушкой?
– Уже месяц как отбыли в Милан. Собираются подыскать тебе нового мужа.
– Я их об этом не просила, – заметно напряглась Доминика.
– Твоя свадьба с Карриоццо расстроилась, и чтобы избежать толков, следует поторопиться устроить твое замужество, – изображая глубокое сожаление, произнес Никколо и повернулся к Лали: – Не могу не любоваться твоей красотой. Людовико уверяет, что ты удивительно похожа на покойную графиню де Бельфлер, но мне кажется, при ближайшем рассмотрении в тебе угадываются черты твоей матушки. Этот чудесный взгляд цвета спелой вишни, в которой играет солнце, эта забавная привычка морщить носик… и плечами она вот так же застенчиво пожимала… Твоя матушка была восхитительна. Жаль, что она не может увидеть, что красота ее дочери превосходит ее собственную, – с этими словами погрустневший Никколо склонил голову и коснулся губами руки племянницы.
– Вы помните ее? – с жадным интересом спросила Лали.
Отец рассказывал ей о рано умершей матери, но девушке хотелось знать намного больше. Печально улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям, дель Уциано отпустил ее руку.
– Конечно. А теперь прошу простить меня, сеньорита. Я вижу старого друга, с которым хочу поговорить.
– Брак моих родителей счастливым назвать сложно, – вздохнув, сказала Доминика, когда ее отец отошел от них к какому-то вельможе.
– Отчего? Из-за болезни твоей матушки?
– Она здорова не меньше, чем мы с тобой. Мои родители не выносят друг друга. Поэтому в гости ездят чаще всего поодиночке. А перед выездом вступают в мирные переговоры, решая, кто из них примет следующее приглашение.
– Как странно…
– Мама говорит, что отец даже не пытался полюбить ее. Вроде бы, всю жизнь любил одну женщину, но она вышла за другого, а потом умерла. И теперь мои родители мучают друг друга.
– Как грустно. Ужасно потерять свою любовь.
– А я думаю, что нельзя изводить себя понапрасну. Если не повезло в любви, нельзя отчаиваться и закрывать сердце для нового, быть может, более сильного чувства.
Лали уловила горечь, прозвучавшую в словах сестры, несмотря на то, что кузина убеждала надеяться на лучшее. Сумеет ли Доминика забыть Филиппе и встретить новую любовь? А сама Лали? Если она не справится со своим страдающим сердцем, то, наверно, состарится, так и не узнав счастье ответного чувства.
– Не расстраивайся так, – Доминика заметила слезы, дрожащие в глазах Лали, и истолковала по-своему: – Мои родители вполне довольны своей судьбой и возможностью развлекаться вне дома, и кузина неожиданно пихнула Лали в бок. – А вот у нас с тобой все будет иначе. Улыбайся.
Девушка послушно изобразила улыбку и тут же замерла. В нескольких шагах от нее стоял прекрасно одетый знатный синьор, и на его смуглом лице светились светлые глаза. Те самые, что когда-то давно, в прежней жизни, горели желанием, а затем обожгли ледяным отчуждением.
В сердце больно кольнуло. Еле слышно вздохнув, Лали шагнула вперед, чтобы приветствовать Антонио. Но ей не удалось этого сделать, потому что в это самое мгновение всех позвали за стол.