Родители долго еще, перебивая друг друга, рассказывали Михаилу о племянниках, об приезжавшем в отпуск Андрейке, о том, что брат вроде за голову взялся: невесту себе, кажись, нашел, бог даст, сладится у них…
Почуяв, что разговор начинает сворачивать в любимое русло мамы — о женитьбе обоих сыновей, Михаил, сославшись на усталость, схватил постельное и улизнул в свою комнату.
Вопреки ожиданиям, домашняя обстановка успокоения Михаилу не принесла. Метался он по дому, не находя себе места. Мать, глядя на него, только головой качала:
— Да что же тебе покоя-то нету, сынок? — спрашивала она. — Что тебя тревожит-то так? Гляди, почернел весь… И есть не ешь, и спать не спишь… Что грызет тебя?
А Мишка действительно метался. Ярость, свернувшаяся в груди черными кольцами, по-прежнему искала выход, буквально высасывая из него все силы. Стараясь не волновать мать, он искал себе работу: колол дрова как заведенный, таскал воду, поправил родителям забор, вычистил хлев, схватился за лопату — копать огород.
— Мишка, да что с тобой! — прибежав за ним на огород, всплеснула руками мать. — Чего ты копать-то собрался? Куда в такую рань? Снег тока-тока сошел, земля сырая! Толку от твоей копки?
Отобрав у него лопату, мать прогнала его:
— Отдохни, оглашенный! — ругалась она. — Вон баньку протопи, попарьтесь с отцом! Сбитня вам сварила, после баньки куда как душевно-то!
— Да я помочь вам хотел… — оправдывался Мишка, боясь встречаться с матерью глазами. — Мам, говори, чего еще сделать надо?
— Да ничего не надо! Ты уж переделал все, — ворчала мать, накрывая на стол. — Садись вот, поешь, оладушек тебе напекла.
Через силу засунув в себя пару оладий, чтобы не обижать мать, Мишка снова срывался с места, ища себе работу. Сидеть у него не было сил — то страшное, что вновь поселилось в его груди, с новой силой вгрызалось в него, отравляя кровь.
Егоров, наблюдая за приемным сыном, с каждым часом мрачнел: очень уж напоминали эти метания его состояние на фронте, когда дар у мальчишки переливался через край. Даже глаза были такими же: темными, бездонными, страшными… И как тогда, у Мишки снова появилась привычка запихивать руки в карманы. Знал Павел Константинович, что после гибели Лены дар у сына пропал — то ли выгорел он весь, пытаясь воскресить жену, то ли от горя… Кто знает? Но сейчас, наблюдая за ним, полковнику казалось, что тот проклятый дар вернулся, и теперь уже мужчина снова не знает, как с ним справиться.
Не выдержав метаний сына, Егоров вызвал его на откровенный разговор. Уйдя от ушей матери подальше под предлогом заготовки слег, он попытался выспросить у Михаила, что с ним происходит, окольными путями. Встретив удивленный и непонимающий взгляд мужчины, Егоров плюнул и спросил напрямую:
— Миша, очень уж симптомы похожи… Опять тебя дар мучает? — бросив ходить вокруг да около, прямо поинтересовался он.
— Злость меня мучает, а не дар, — сначала ошалевший от вопроса отца, ответил Мишка. — Нет мне покоя. Как подумаю, что этот ублюдок на свободе ходит… — он не договорил, отвернувшись от отца, и со злостью всадил топор в стоявшее рядом деревце. — Отец, скольких девчонок он еще загубит? Татьяна ведь не первая!
— Откуда знаешь? — не сводя тяжелого взгляда с приемного сына, спросил Егоров. — Нарыл что-то? Или видел? — имея в виду его способность «читать» людей, уточнил он.
— Не знаю… Знаю, что не первая, — устало присев на корточки и опираясь спиной на ствол дерева, с тоской проговорил Мишка. — И нет, он со мной не откровенничал. Просто знаю. И не «видел» я его, — поднял он взгляд на отца. — Ты же знаешь: дара больше нет.
— Миша, ты сам себе не лги. Неужели ты не понимаешь: сейчас происходит то же, что и тогда, на фронте… — Егоров сделал еще одну попытку.
— Да нет, отец, совсем другое. Тогда не ярость меня душила, тогда дар рвался наружу… — попытался объяснить ему Мишка. — Это другое, пап. Честно.
Егоров в сомнении покачал головой, но от Михаила отстал, тем не менее продолжая внимательно наблюдать за происходящим с ним.
На выходных приехали Ирина с детьми и Белкой. Мария важно вышагивала впереди матери, держа на поводке огромного сенбернара, шедшего шаг в шаг с девочкой, старательно подстраиваясь под нее. Выглядело это настолько комично, что дед с бабкой невольно заулыбались.