— …Которые в этом море тоже не водятся, — подхватил Алекс, но дверь в каюту открылась, и он смущенно замолк.
Но это оказался матрос, который принёс шорты, рубашку, мыло и полотенце.
— Ага, — сказал Дукловиц, — теперь вам нужно принять душ из пресной воды. Кроме двух десятков синяков и ссадины за левым ухом я не нахожу ничего угрожающего вашей жизни.
Вернувшись в лазарет из душа, Алекс не обнаружил доктора, зато на столе был подносом, на котором были мясо, салат, каша и кружка молока. Возле подноса стояла маленькая мензурка с что называется глотком спирта: лекарство, прописанное Дукловицем.
Алекс поднял руку с мензуркой и обвел глазами пустую каюту.
— Ваше здоровье! — произнес он и отпил.
Спиртное обожгло ему горло и желудок. Он словно плыл в тумане — результат огромной усталости и алкоголя. Он сделал второй и последний глоток, потом придвинул к себе поднос, съел немного каши и с осторожностью положил ложку на место. На мгновение он представил себе, что снова находится в воде и видит, как удаляется корабль. И в тот же момент судорожно вцепился в край койки в страхе, что все это бред, и он еще болтается в море.
А потом появилась пациентка в сопровождении матроса. Алекс услышал их задолго до того, как они подошли к двери. Женщина громко ворчала, пьяно ругаясь — это мало походило на поведение выловленной из моря сердечницы. Они поговорили у двери достаточно долго, чтобы он мог прийти в себя и усилием воли разогнать туман перед глазами. Затем дверь открылась.
— Со мной все в порядке! — заплетающимся языком убеждала пациентка. — Оставьте меня в покое, черт побери! Чего ты ко мне привязался, будто я больная или что, доктор мне не доверяет! Тоже мне доктор — по очкам!
Матрос был вполне трезвый, молодой, немного смущенный.
— Дело не в этом, сударыня. Просто меня, как бы сказать, попросили пока побыть с вами, чтобы помочь.
— Стоило кому-то филеру, что я пропустила пару-другую рюмашек, и ко мне тут же приставили дуэнью! — прохныкала женщина. — В чем дело, а? Сколько мне пить — это мое личное дело. И не тебе учить меня и затыкать мне рот. О чем хочу, о том и говорю.
Матрос молча вышел, женщина стояла у противоположной койки, пьяно покачиваясь. На ней были великоватые ей брюки, рубашка с чужого плеча и матерчатые шлепанцы. На первый взгляд, перебрала она здорово, продолжая при этом выглядеть привлекательной. У неё были мягкие светло-русые волосы, немного взъерошенные, и прозрачно-голубые, как у ребенка, чуть покрасневшие глаза. Руки неловко поднялись, пытаясь пригладить волосы, в то время как глаза изучали лицо Алекса. Она смотрела на него так пристально и долго, что он уже хотел начать объяснения, кто он и почему здесь, но сказал только:
— Привет, я тоже лечусь у доктора.
— Кто… Кто вы такой?
— Алекс Ромишев.
— Что… Что вам от меня нужно? — Голос её звучал уже трезвее.
— Я тоже пациент.
Она по-прежнему не спускала с него глаз. Таких голубых, что они выглядели бы естественными только у куклы. Но тут Алекс заметил ещё кое-что: пластмассовый стакан, прятавшийся у неё за спиной. Он был почти до самого края заполнен и явно не водой. Внезапно она наклонила голову, залпом осушила его и отшвырнула в сторону. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться. Потом она ухмыльнулась:
— Пациент? Вот славно… Почему все…
Но тут глаза ее закатились, и она рухнула на койку, как срубленное дерево. Алекс в тревоге нагнулся над ней, но она спокойно и ровно дышала: спала. Даже тусклый свет лампочки оказался безжалостен к ней, когда она лежала, раскинувшись и открыв рот.
Алекс вздохнул, выпил молоко, растянулся на своей койке и тоже заснул. Во сне ему казалось, что он по-прежнему плывет на своем "плоту" посреди моря, размахивает тряпкой, чтобы его заметили, а вокруг него ходит голодная акула и стонет. В следующий момент он проснулся весь в поту. В каюте было удушающе жарко.