Снова ничего не могу сказать, кроме всё того же «ого!».
Второй раз за один день Бри ухитряется меня удивить, да ещё как!..
— Послушай, дорогая, а почему ты мне никогда этого не…
— А ты не спрашивал! — очень натурально шамкает старуха и вдруг высовывает язык — в точности, как Бри.
— Не ерунди! — сердито обрываю я. — Могла бы и поделиться, что на такое способна. А то вместе-вместе, мой-мой, ревную-ревную, а секретики-то они вот!..
Кажется, мне удается её смутить.
— У тебя секретов тоже хватает, — бурчит Бри, накручивая на палец седую прядь.
— Нет у меня никаких секретов. Даже тайной любовницы, и той нет.
— Змеюка!..
— Эх, вот даже жаль, что нет ламий мужского пола. Пусть-ка бы ты сама попробовала отбиться!..
— Уж я-то бы отбилась! — без тени сомнения бросает Бри. — Приподняла бы да об пол бы шлёпнула! Это ты, милый, со змеюкой своей расслабился и удовольствие намеревался получить!..
— А после этого бы превратился в запас пищи для змеёнышки, едва та вылупится? Хорошо удовольствие!.. И вообще, Бри, чего ты тупишь? Знаешь же прекрасно всё о ламиях, но который уже раз мне эти дурацкие претензии выдаёшь! Мы пререкаться будем или твою же избушку искать?
Бри-старуха вздыхает.
— Ну ревную я, — признаётся она нехотя. — Сказала ж уже. Ревную, не могу просто. Как подумаю, что эта змеюка тебя… в себя… всё внутри аж переворачивается!
— Так только драконы ревнуют. В сказках. Ну, ты как, закончила? Можем дальше идти?
— Можем, милок, можем! — шепелявит Бри, входя в роль. — Идём, значить…
Глава IV. Своё и чужое
Летучее помело Бри доставило нас достаточно близко к Чёрной горе. Бока древней скалы блестят, словно только что политые водой; обсидиан чёрен, как никогда не бывает обычный обсидиан. Мы пробираемся меж крутобоких холмов; к удивлению Бри, нам всё чаще попадаются одинокие заимки, окружённые нешироким кругом полей.
— Кто тут жить-то может?
— Кто от сильных мира сего бежит. От королей да императриц. Кто тишины ищет.
— Но это же Гора! Тут ведьмы пропадали!
— А простые смертные, видать, никого тут не интересуют.
И это было чистейшей правдой.
Мы старательно обходим все хутора, заимки и починки. Иногда пробираемся совсем глухими зарослями; иногда оказываемся совсем близко к амбарам или сараям. Псы поджимают хвосты и убираются куда подальше (хотя я против них ничего не имею), кошки шипят на Бри.
Чем ближе к Горе, тем более обжитой становится местность. Деревья редеют, теперь уже не заимки стоят одинокими островками среди бескрайнего зелёно-жёлтого моря, а редкие лоскутья леса извиваются между просёлков, полей, выпасов и огородов.
Однако, и набежало ж сюда народу…
Делать нечего — выбираемся на дорогу. Бредём — ни дать ни взять почтительный сын ведёт куда-то престарелую мать.
Нам начинает попадаться народ: мужик с осликом, запряжённым в небольшую тележку, пара странствующих торговцев, большая телега с женщинами и клетками, где квохчут курицы и гогочут гуси, — едут явно на базар.
На нас пялятся, и это плохо. Чужих, как видно, здесь немного.
Но и цель наша уже совсем близка: Чёрная гора закрыла полнеба.
Она, конечно, не гора, она скорее скала — отвесные склоны, острые, как у клинка, грани, ничуть не затупившиеся за века работы воды и ветра.
И ещё здесь начинаешь слышать море. Оно тут тёплое и ласковое — если не считать поры осенних штормов, как раз в эти месяцы. У подножия обсидиановой громады — небольшая бухта. Я там бывал пару раз, больше не хочу, но лезть придётся: взялся за гуж, не говори, что своя рубашка ближе к телу.
Тут теперь настоящий городок, срублено всё криво-косо, на скорую руку, «временно» — да так и оставшееся надолго. Не встретишь тут солидных, основательных лавок, добротных постоялых дворов, уважающих себя трактиров, где можно даже встретить настоящую скатерть.
Нет, здесь всё кое-как, наспех, лишь бы стояло да крыша б не текла.
Потому что никто возле Чёрной горы, не уверен, будет ли всё это стоять на следующее утро.
Правда, нет здесь и королевских альбо императорских сборщиков податей, сюда не пускают жадных ростовщиков; привечают скупщиков разного рода добычи, но то, как известно, «совсем другое дело».
— Головой не верти! — шиплю я на Бри. — Иди так, словно весь рынок намерена с собой унести!