Мимо меня молнией проносится ламия, отталкивает Бри, валящуюся прямо к пролому в ограде, сшибается с Бойко; пират тоже шатается, однако стоит, несмотря ни на что. Я кидаюсь следом за нежданной нашей спасительницей, и, хотя мир качается, норовя вот-вот опрокинуться, я с размаху бью по той самой «шкатулочке». Её надо добыть, во что бы то ни стало, добыть, а потом…
Шкатулка легко выскальзывает из ослабевших пальцев пирата, падает — медленно, очень медленно — и на лету начинает разваливаться. Точнее, исчезать. Стенки, крышка, дно — всё обращается в росчерк чёрного, среди которого мелькает спираль яростно-белого света.
Взмывает над пропастью щупальце, миг — и то, что было «коробушкой», сливается с ним; внизу раздаётся невнятный шум, словно несколько бурных потоков сшибаются в одном каменном бассейне, стремительно врываясь к него с разных сторон.
Ламия подхватывает меня под руку. Руки у меня по-прежнему связаны за спиной, но всё-таки, извернувшись, я кое-как успеваю схватить за плечо бесчувственную Бри, что застыла тряпичной куколкой на самом краю пролома. Пираты валяются парализованными, капитан Бойко упал на одно колено, что-то хрипит нам вслед — но мы быстро, как только можем, пытаемся отсюда убраться.
Ламия оказывается у меня за спиной, играючи рвёт путы. Слава Высшим, теперь хоть могу нормально нести Бри…
Хотя «нести» — это слишком сильно сказано, ламия практически тащит и меня, и мою ношу.
За нами устремляется поток смешанных света и тьмы, щупальца, сотканные из мрака и сияния причудливо переплетаются; я оглядываюсь, и…
Ох, лучше б я этого не делал!
Все пираты, какие были, уже на ногах. Все бегут следом, однако я сразу же ощущаю, всем существом колдуна чувствую — это не люди. Уже не люди.
Впереди всех оказывается капитан Бойко — один глаз залит чернильной чернотой, другой сияет, словно в орбите горит само солнце.
— С-с-скорее! — шипит ламия; ей тоже тяжко.
Но куда нам бежать? У меня заплетаются ноги, Бри, которую я несу на руках, по-прежнему без сознания. А впереди — лабиринт трапов, хаос нагромождённых корпусов старых кораблей, и там, конечно, хватает подручных Бойко…
Ламия тяжело дышит.
— В битву готовься вступить, // О герой дерзновенный!..
Силы великие, даже сейчас она не может обойтись без гекзаметра!
Но так-то ламия права. В битву вступать придётся.
— Спасибо тебе, Талессис. Ты не должна была…
Мысль я не успеваю развить. На узком трапе, переброшенном с палубы одного корпуса на другой, нас настигают пираты. Точнее, уже не пираты, но рабы, марионетки той сущности, что засела под Чёрной горой.
Бри заворочалась у меня на руках, застонала.
— Ив… что я…
Вскидывает голову, озирается — и вдруг легко соскакивает на старые доски. Ламия успела как-то избавить её от пут.
На нас набегают пираты, у меня ничего, кроме голых рук, но я всё равно пытаюсь заслонить Бри — и ламию, так уж получается.
Колдун без своей снасти не колдун.
Бри резко швыряет перед собой нечто невидимое, в разбойников летит, раскрываясь, огненный цветок, жар опаляет лица.
— Режь! — Я подставляю левое запястье Талессис.
— Что?! — захлёбывается Бри. Нашла время ревновать!..
Ламия, к счастью, сразу понимает всё и даже без гекзаметров.
Острые зубы мигом прокусывают кожу, кровь струится по кисти, и я в немногие оставшиеся секунды успеваю собственной кровью вычертить под ногами руну Харброн, «Ненависть» на забытом языке титанов.
Это самое простое и действенное.
Подручные Бойко всё ближе: распахнутые кафтаны, некогда богато расшитые, а теперь потёртые и местами рваные, кожаные ремни, кривые клинки в руках…
Кровь брызжет на доски, возникает вторая руна — Вуддор, «Битва».
И уже под самыми потянувшимися руками пиратов рождается третья, последняя руна — Фибрулл, «Смерть».
Кровь моя мгновенно исчезает, смытая рванувшейся в отведённое ей русло силой.
Там, где только что были руны, возникает алое мерцание, там ломается сама реальность. Меня скручивает боль — к подобным чарам колдун может прибегать очень редко, его кровь остаётся его кровью, всё передаётся ему самому; такие руны и такие команды не намалюешь просто разведённой киноварью.
Двое пиратов влетают в моё мерцание, в голове у меня словно вспыхивает маленькое солнце.
Колдуны — не боевые ведьмы. Наш путь совсем иной. И за подобные чары мы платим очень, очень дорого.
И та мерзейшая мощь, что гнала вперёд морских разбойников и самого капитана Бойко, с размаха налетает на препятствие. Чёрно-белые щупальца словно попадают в мясорубку, их рвёт и перемалывает, они разлетаются мелкими лоскутьями. Сотворённое мной облако Хаоса движется вперёд, поглощая жизни пиратов, кто не успел сигануть вниз с трапа; капитан Бойко остаётся один, и я, словно сквозь красное стекло, вижу, что это уже совершенно не капитан, которого я знал. И даже не человек.
Это укравший его плоть чёрно-белый извивающийся отросток. Отделившаяся часть чудовища, такая же, как и заветная «коробушка».
Кто знает, как долго он был тем, что я вижу сейчас?..
Но времени нет, и я гоню силу через свои руны, гоню так, словно пытаюсь вытолкнуть последние капли воздуха из лёгких. Враг очень, очень силён (и я даже понятия не имею, чем же этот монстр окажется в действительности), и надо нарисовать ещё одну руну, а лучше две, а ещё лучше три, но…
— Ив!.. — Бри хватает меня, трясёт. И, кажется, собирается накладывать исцеляющие чары на моё запястье.
— Нет!.. — хриплю я. — Не… мешай!..
Четвёртая руна. Рудокир, «Исчезновение».