– Ну, очухался, сука б…? – шепелявый голос Матвея спутать ни с каким другим Роман не мог.
Колдун молчал. Хотя водная нить ожерелья разбухла от воды и теперь не давила на горло, он все равно не мог говорить.
– Оборзел тиноед, – продолжал Матвей, усаживаясь рядом с пленником на корточки. От его заскорузлых штанов несло мочой. – Прежде один болотную хрень портачил, теперь приперся с целой кодлой. Зачем приперся, а? Ты ж нам тут тиной своей все засрешь, как Темногорск засрал на хрен. Влазишь в любую дыру и срешь, б… такая. Но я ушлый. Понял? Хана тебе, тиноед…
Каждое слово Матвея проникало в незащищенное сознание Романа и разбухало чудовищным огненным шаром, грозя раздавить череп изнутри. Выплюнуть эту мерзость наружу не было сил.
– Знаешь, что я с тобой сделаю, знаешь? Соображай, урод! – Матвей называл его точно так же, как и Варвара.
«Племяш» тряхнул канистрой.
– Эй, Ванюха, поливай!
Из темноты выступила щуплая фигура в ватнике. Выхватив из рук приятеля канистру, принялась окроплять бензином стены деревянной сараюшки. Юл, лежащий рядом с Романом, начал мычать и извиваться в бесполезной попытке освободиться.
– Не скули, сопливый, – Матвей обращался к мальчишке почти сочувственно, – сгоришь на раз. Иначе водяков не замочить! – Матвей заржал, находя каламбур удачным. – Только спалить. Это я однозначно знаю. Меня хороший человек научил. Правильный человек…
Воспользовавшись тем, что внимание добровольного палача занято Юлом, Роман перевернулся и сделал отчаянную попытку дотянуться до Матвея. Но тот вовремя заметил уловку колдуна и отпрыгнул в сторону.
– Вот говно! Знаю твою хрень, падла! – просипел он. – Порву гада… – Матвей скрипнул зубами, ярясь при мысли, что не может погрузить сапог в живот заклятому врагу. Слышал он – убивает колдун одним прикосновением. – Ничего, сволота, счас зажаришься. Пошли, Ванюха! Запалим костерок водякам.
Друг Ванюха закончил обливание стен бензином и заковылял к двери. Оглянулся затравленно. Романа он боялся. Даже такого – связанного, беспомощного. А ну как вырвется! Матвей тоже попятился к двери, напоследок плюясь словесной мокротой. Роман его не слушал – делал отчаянные попытки размочить веревки идущей из земли влагой, и тем ослабить узлы. Ничего не выходило.
– Матвей, послушай, – просипел колдун едва слышно, пересиливая страшную боль в горле. – Пусть я сдохну, но мальчишка-то при чем? Он же ребенок. Отпусти его.
Странно, но Матвей расслышал и распознал его свистящий шепот.
– Что, сдрейфил? Ты мне еще бабки предложь. А?
– Сколько хочешь? – У Романа мелькнула надежда.
– Все. Хата твоя в Темногорске, и бабло – все дядь Васе, а значится, и Варваре отойдут, тиноед! – Матвей заржал. – Зло надо выжигать в корне, – добавил он уже что-то совершенно чужое, подслушанное, и вышел.
Дверь хлопнула. Как показалось Роману, запах бензина сделался сильнее. Сейчас где-то снаружи Матвей чиркнет спичкой, пламя мгновенно охватит сарай и задушит в своих объятиях могущественного колдуна и беспомощного мальчишку. Ах, если бы Юл умел направлять силу ожерелья. Он, не пострадавший от огня, легко бы размочил веревки и освободился! Колдун бормотал заклинания против стихии огненной – все, какие знал. Тут главное – не перепутать слова. И настрой нужный дать. Только какой, в болото, настрой! Если от боли выворачивает наизнанку, а губы обожжены, сочатся сукровицей и слипаются после каждого слова?!
Роман сделал еще одну попытку разорвать веревки. Но лишь узел затянулся крепче. Неужели все? Конец? О, Вода-царица и Река-спасительница! Помогите нам! Освободите от пут, затушите огонь! О, Вода-царица! Разве плохо я тебе служил? Разве не почитал я тебя? Так не покидай меня, не отдавай на прожор огню-расхитителю. Ты так же никому не подвластна, как и огонь, о, Вода-царица! Так сладь с ним, задуши, и более верного служителя не сыщешь до конца дней. Все, что угодно, сделаю. Освобожу тебя там, где ты заперта, расплещу тебя там, где ты замкнута! Буду силу твою копить и преумножать, о, Вода-царица!
Но вода не шла ему на помощь. То ли не услышала, то ли не захотела. Нет в мире силы, способной подчинить ее до конца. А может быть, река просто не узнала его голос, искаженный огнем? Однако же и огонь до сих пор не вспыхивал! Напротив, снаружи донесся приглушенный вскрик, а за ним глухой шлепок, очень похожий на удар по чему-то мягкому. Например, по лицу. Новый вопль и новый удар. Роман весь напрягся, прислушиваясь. Неужели?