– Не тебя, – огрызнулся Варяжко, – ее спрашиваю!
Девка испуганно захлопала ресницами и, словно собираясь заплакать, скривила губы.
– Ты хоть слышишь меня? – чувствуя себя последним извергом, вновь спросил Варяжко.
Она прижала к щекам кулачки, затряслась и вдруг, пискнув, скрутилась к комок, пряча от него лицо.
– Не надо, нарочитый! – не выдержал черноглазый. – Мы оба в лес пойдем, только не мучь ее больше. Не в себе она.
– Пускай идут, – шепнул на ухо Варяжко Потам. – Без них спокойнее.
Нарочитый кивнул и скрепя сердце отъехал от телеги. Но, занимаясь своими делами, все-таки косился на путников издали и видел, как, дрожа и прикрывая лицо узкими ладонями, Настена слезла на снег, как заботливо взял ее под руку родич и, нашептывая что-то успокаивающее, повел к лесу. Вечерний промозглый ветер трепал края девчоночьей поневы, сквозь рваные дыры виднелись ее тонкие ноги. Пошатываясь и спотыкаясь, Настена вяло шла за своим спутником, и вдруг Варяжко показалось, что отправил он девочку на верную смерть. Пробудившаяся жалость, будто потревоженный зверь, зло рванула зубами сердце.
– Эй, ты! – окликнул Варяжко и удивился – как это он имени-то у путника не вызнал? Да сейчас было и не до имени…
Тот с готовностью остановился, обернулся.
– Веди девку назад! – решительно велел Варяжко. – Пускай при обозе остается, чай, от нее большой беды не будет. Сам ее постерегу.
Черноглазый что-то шепнул девчонке, подтолкнул ее к воину, а сам неспешно двинулся прочь. Жалкая девичья фигурка в нерешительности замерла на месте, умоляюще протянула руки к уходящему родичу.
– Я утром приду! – не останавливаясь, крикнул тот. – А пока он тебя охранять и сберегать будет! – И указал на Варяжко.
Девчонка испуганно завертела головой и, не умея иначе выразить переполнивший ее страх, пронзительно завизжала. Голубые глаза распахнулись на пол-лица, подбородок затрясся.
– Иди к нему, велю! – прикрикнул на нее мужик. Варяжко вдруг захотелось слезть с коня и стать совсем другим, таким, чтобы, не мучась больше, Настена пошла к нему без всякого страха.
– Ступай ко мне… – одними губами прошептал он, но девка, всхлипнув в последний раз, безжизненным кулем осела в снег.
– Чего ждешь, нарочитый? – Потам проскакал мимо него, не слезая с седла, подхватил обмякшее девичье тело и небрежно перебросил его через шею скакуна.
Варяжко и сам не знал, чего ждал. Он почему-то не хотел забирать девчонку грубой силой и, разозлившись на Потама, выхватил Настену у него из рук:
– Ты лагерем займись, а уж с ней сам разберусь! – И, увидев в глазах старого вояки изумление, озлился уже на себя, ссорящегося с другом из-за девки. Хлестнул плетью коня и понесся меж повозками со своей живой ношей, чуть не сминая конем любопытствующих дружинников.
Как к ночи ни готовились, а она наступила внезапно, словно накрыв снежную белизну темным, в звездных крапинах покрывалом. Потрескивая морозцем, тьма блуждала по лесу, и лишь слабые отсветы костра плясали на лицах спящих воев, придавая им какую-то детскую беззащитность.
Варяжко весь день не слезал с коня и, намаявшись в пути, тоже хотел спать, но теплый, привалившийся к боку комочек мешал сну. Настена жалко всхлипывала, в бреду шевелила губами, словно звала кого-то, а иногда вдруг начинала отбиваться от невидимых врагов маленькими кулачками, и тогда Варяжко сжимал в ладонях ее хрупкие запястья и, пытаясь успокоить девчонку, растерянно шептал:
– Ну что ты? Что ты? Все будет хорошо…
Изредка она просыпалась, вспыхивала на миг светлыми глазами, а потом вновь проваливалась в беспокойную дрему. Однажды, очнувшись, даже попробовала закричать, но Варяжко вовремя закрыл ей рот ладонью – не хватало еще, чтоб девка перебудила весь лагерь! – и горячо зашептал:
– Не бойся, не бойся… Я тебя в обиду не дам… Она забилась в его руках, а потом вдруг обмякла.
«Неужто придушил сгоряча?» – испугался Варяжко, но, заглянув девчонке в лицо, успокоился – во взирающих прямо на него огромных глазах вместо привычного страха проскальзывал интерес, словно ее покидало безумие. Он потихоньку отпустил руку. Ни слова не говоря, Настена пристроилась поудобнее, вжалась в его могучее тело и почти сразу заснула. У Варяжко в жизни было много сражений и побед, но ни одна не доставила такой тихой и светлой радости, как эта – победа над поселившимся в чужой душе страхом. Казалось бы, ему не за что благодарить девчонку, но, словно понимая, что никогда больше не испытает такого упоительно нежного чувства, сердце трепетало благодарностью.
Ему удалось заснуть только под утро. И только смежил веки, как сильная рука Потама уже затрясла за плечо и в ушах зазвучал его громкий голос:
– Вставай, нарочитый. В путь пора.
Варяжко открыл глаза и, не почуяв под боком ставшего уже привычным тепла, резко развернулся, отыскивая Настену. Заметив его взгляд, Потам расхохотался:
– Я-то думал тебя цветущие бабы волнуют, да, видать, ошибался. – И, осекшись под злым взглядом Варяжко, поспешно добавил: – Никуда она не делась. Ходит среди повозок, глазеет, от всего шарахается.
Варяжко вскочил и тут же увидел Настену. Нет, ночью ему не показалось, и девчонка действительно приходила в себя. Двигалась посмелее и на лице, помимо вчерашнего страха, проблескивал интерес.
– Она хоть ела чего-нибудь? – спросил нарочитый Потама.
Тот криво усмехнулся:
– Кто ж ее кормить станет? С ней поговорить-то невозможно – едва рот откроешь, сразу пугается.
– Ладно, зови ее родича и двинемся, – успокоившись, лениво потянулся Варяжко.
– У-у, у-у, у-у, – донеслось до него странное мычание.
– Чего это? – удивился было Варяжко, но, еще не услышав ответа, понял, в чем дело. Заметив, что он проснулся, Настена силилась пройти между двумя не замечающими ее воями, но боялась.
– У-у, у-у… – маяча перед рослыми парнями, настойчиво требовала она. Не обращая на нее внимания, те продолжали впрягать в телегу мохноногую лошаденку.
Варяжко сорвался с места и, с трудом удерживаясь от желания врезать как следует непонятливым парням, подскочил к девчонке. Схватив нарочитого за руку, она признательно вскинула голубые глаза. Варяжко и не замечал раньше, какие они красивые. Ясные, будто полевые озера, а по краю опушены темной бахромой длинных ресниц…