Генрих Мамоев
Колдун
Генрих Мамоев
Колдун
Аннотация:Это не инструкция к применению, а книга для тех, кто верит, что добро сильнее зла...
Глава первая
Порча
...Анна с опаской покосилась на висящую над входом ветку чертополоха и, что-то пробормотав, переступила через порог. Я посмотрел на нее:- Здравствуй..., батюшка, - с некоторой паузой перед словом батюшка, произнесла Анна, и вновь посмотрела на чертополох. - Здравствуй, Анна. Проходи. С чем пришла? Она сделала неуверенный шаг вперед, боязливо оглядывая мое жилище. - Да, вот, батюшка..., - начала Анна, местная болтунья и сплетница, богобоязненная, как и все жители нашего богом забытого села, - дочь ко мне приехала.- Слышал, - я поднялся, рукой приглашая ее к длинному столу, на котором лежали различные травы, - ты проходи. Чего с порога разговаривать?Анна быстро кивнула и, в последний раз обернувшись на ветку волчца, быстро прошла на середину комнаты. Остановившись у стола, она огляделась по сторонам, ища свободное место на лавке, на которой тоже лежали травы.- Ты сдвинь в сторону и садись, - я кивнул ей и, подавая пример, сел напротив через стол.Женщина осторожно сдвинула пучок дубовых листьев с желудями и присела, не переставая оглядывать мое хозяйство. Я не мешал ей, и не торопил, давая время собраться с мыслями и духом. Местные жители немного побаивались меня, что, однако не мешало им всякий раз, когда у них случалось что-нибудь, обращаться именно ко мне, а не к батюшке Георгию, служителю церкви в соседнем селе. - Слушаю тебя, Анна.Анна уселась на самый край лавки и посмотрела на меня.- Беда у нас, батюшка, - негромко произнесла Анна, которая неведомым образом знала обо всем, что творилась не только в селе, но и во всей округе.- Анна, сколько раз я говорил - не батюшка я тебе. Ни по сану, ни по возрасту, - я строго посмотрел на нее, отметив, как непроизвольно сжались ее худые плечи, - имя мое ты знаешь. Вот и называй по имени. - Ой, прости, ба..., - она едва не перекрестила свой рот, - прости меня, дуру старую! - Она все же перекрестила рот, - Серафим, беда у нас!- Что за беда? - Спросил я, чувствуя холодное покалывание в пальцах рук.От Анны исходило что-то тяжелое и неприятное. Я прикоснулся к ветке калины - покалывание не проходило, но невидимые иголки уже не так впивались в подушечки пальцев.- Внук мой, Таськин сынок, заговариваться стал. Ночью кричит, плачет, днем пугается всего. Помоги нам, ба..., Серафим!- Что кричит-то? - Покалывание вновь участилось, вынуждая меня взять ветку калины в руки. - Ой! - Анна всплеснула руками, - не могу я этого сказать! Матом кричит, как взрослый, а ведь ему всего четыре годика! - Матом, значит? - Я оторвал красную ягодку, - И давно так?- Давно! Таська и привезла его сюда, потому что врачи ничего сделать не смогли. - А что говорили-то?- Да, ну их к чертям соб...! - Анна махнула рукой, но заметив мой сердитый взгляд, осеклась, еще раз перекрестив рот.- Ты бы меньше чертыхалась, Анна, - я постарался, чтобы мой голос прозвучал спокойно и строго - ты знаешь, не люблю я, когда в моем доме чертыхаются. - Ой, прости, Серафим! Сама не понимаю, что говорю!- Так что врачи-то? - Возрастное, говорят. Мальчик, говорят, впечатлительный. Таська с мужем, как собаки, каждый день лаются, вот он и нервничает. Говорят, пройдет, - она жалостно посмотрела мне в глаза, - А как пройдет?! Он же почти не ест, только воду пьет целыми днями, а жара-то нет! Я задумчиво посмотрел на нее. Последняя фраза была особенно неприятной. Я прожевал горькую ягоду, почти не ощущая ее горечи. Похоже, дело было серьезным. - Мы и к батюшке Георгию ходили, чтоб он над ним молитву почитал. Таська не смогла - ей самой худо, и она только из-за ребенка и держится, чтобы не слечь. Вот мы с ним вдвоем и поехали в церковь. Батюшка молитву прочитал, водичкой окропил и отпустил нас - сказал, все хорошо будет. Сначала вроде и, правда, полегчало, он даже кушать захотел, а как домой приехали, все и вернулось. Есть не может, весь холодный и только пить просит и плачет. А потом как начнет ругаться - хоть уши затыкай! Только ночью заснул. И со вчерашнего дня спит, - она не выдержала и сквозь слезы произнесла, - спит и кричит во сне. А сам весь мокрый и холодный. Я протянул ей ветку.- Съешь-ка ягодку, - я видел, как ее рука осторожно дотронулась до ветки, - оторви и съешь, тебе говорят. Анна быстро оторвала ягоду и поднесла ко рту.- Ну! - Я требовательно посмотрел на нее.Женщина быстро зажевала красную ягоду. Я наблюдал за ее лицом. Горький вкус калины должен был заставить ее скривиться, но выражение лица женщины почти не изменилось. - Не горько? - Спросил я, глядя женщине в глаза.- Нет, не очень, - с легким удивлением ответила Анна.Я встал, она - чуть не подскочила на месте. - Так, Анна, возьми-ка свечек, вон, рядом с тобой лежат, а я тут соберу кое-что, и пойдем, внука твоего проведаем. Как его зовут-то?- Данилкой, ба..., - она испуганно посмотрела на меня, - Даниилом, как отца моего, царство ему небесное. - Хорошее имя, - сказал я, складывая в мешок, комок шерсти, спички, различные смеси ладана, сушеный розмарин, чернила, кровь дракона, вербену, омелу белую и руту. Огляделся, вспоминая, все ли положил и, взяв листы белой бумаги, сказал, со страхом наблюдающей за моими приготовлениями женщине:- Ну, пойдем, с богом... _______________________________________________________________...До дома Анны, расположенного на противоположном конце села идти было минут двадцать, которые я употребил на то, чтобы вспомнить некоторые заговоры, которым меня научила моя бабушка, ведунья и знахарка Серафима. Дело предстояло нелегкое - я чувствовал, что придется потрудиться, чтобы помочь внуку Анны. Больше того, меня не покидало ощущение, что проблема может оказаться гораздо серьезней, чем обычная порча, легкие следы которой были даже на Анне. И вполне могло случиться так, что обычные методы очищения не сработали бы, и тогда пришлось бы делать то, чего я не любил и, если честно, всегда побаивался - прибегнуть к помощи магии. Я сторонник быстрого и легкого лечения, не нарушающего ауру больного, и не вызывающего тяжелых последствий от применения магии. Бабка Серафима, всегда говорила: чтобы вылечить зуб, не нужно резать ногу, и я с ней полностью согласен. И до сих пор, в своей многолетней практике деревенского знахаря, я руководствовался именно этим правилом. Конечно, я многого не знал - если сравнивать с тем, что знала моя бабка, то моих знаний была маленькая чашка перед ее глубоким колодцем, и она до последнего дня пыталась передать мне, хотя бы часть их. Я помню, как она смотрела на меня, когда по причине юношеской горячности и глупости, я пытался отлынивать от обучения, и помню слова, сказанные ею накануне исчезновения. Она посмотрела тогда на меня своими пронзительно синими глазами, и сказала:- Ты думаешь, что зная часть, сможешь понять целое, но придет день, когда даже знание целого, не поможет тебе понять его малой части. Учись, пока есть такая возможность, и... пока я с тобой. И веруй - вера чудеса творит...Мне стыдно вспоминать, что я тогда решил, будто бабка не в себе. Как стыдно вспоминать и то, что не пошел со всеми искать ее в лесу, думая, что она вернется сама, как делала это всегда, иной раз неделями пропадая в поисках какой-нибудь редкой и особенной травы. Серафима не вернулась. Селяне, обеспокоенные исчезновением знаменитой на всю округу знахарки и травницы, искали ее целую неделю. Приехавший начальник милиции, который каждый год лечился у Серафимы от различных хворей, даже вызвал вертолет, днями круживший над дремучим лесом, но ее так и не нашли. Ни живой, ни мертвой. Поговаривали, что бабка Серафима упала в одну из расщелин высоких сопок, горбами торчащих посреди необъятного леса, но это были лишь слухи, ни подтвердить, ни опровергнуть которые не мог никто.С тех пор прошло уже без малого двадцать лет. После исчезновения Серафимы я уехал в Омск и, поступив в мединститут, целых шесть лет не появлялся в родном селе. Я строил грандиозные планы, изучая свойства растений, надеялся защитить докторскую, и открыть собственное лечебное заведение. Но судьба распорядилась иначе. По окончании института я получил направление в свое село, и вернулся в дом, в котором прошли моё детство и отрочество. Дом был заброшен, кусты и деревья разрослись вокруг него так, что мне пришлось, в буквальном смысле, топором прорубать дорогу к двери. Селяне помогали мне кто, чем мог, но в основном это были советы, как поправить покосившуюся от времени баню, как избавиться от насекомых, выевших целые бревна с северной стороны дома. Правда, со временем, увидев, что мне передались некоторые способности Серафимы, люди стали охотнее приходить, делиться своими проблемами, а заодно помогали восстанавливать заброшенное хозяйство. Ближайший сосед Егор Никодимович, старый, но крепкий дед, поправил окружавший хозяйство деревянный забор, категорически отказываясь от какой бы то, ни было оплаты, приговаривая, что он и так задолжал Серафиме, поставившей его на ноги. Я смутно помнил эту давнюю историю, рассказанную мне моей рано умершей мамой. Егор Никодимович, тогда еще просто Егорушка, балуясь с местными ребятишками, свалился с дерева, сильно повредив себе позвоночник. Врачи отказывались лечить его, отговариваясь тем, что науке неизвестны способы лечения переломанного в нескольких местах позвоночника, но Серафима выходила его, используя травы, заговоры, ледяную воду и жар. Егор встал на ноги через год, и уже лет шестьдесят с лишним бодро топтал землю, успев за это время произвести на свет семерых деток. Я долго не мог привыкнуть к позабытой за время учебы и проживания в студенческом общежитии неторопливой жизни сельчан, забивая свое время работой, но со временем все встало на свои места. И случилось это уже после того, как в моей жизни появилась Мария...________________________________________________________________...Мы подошли к дому Анны. Я посмотрел на серое с самого утра небо и, пробормотав про себя несколько слов, переступил порог большого и красивого, по сельским меркам, дома. В воздухе пахло лекарствами и болезнью. Таська, которую я помнил еще совсем маленькой девочкой, молча встретила нас, глядя на меня опухшими от слез и бессонницы глазами. Я коснулся ее головы и вновь почувствовал, как закололи невидимые иголки. Ощущение было намного сильней того, что я испытал полчаса назад, слушая Анну. - Где ребенок? - Спросил я, глядя на измученную Таську, в глазах которой блеснули слабые искорки надежды.- Там, - она подняла руку, указывая вглубь дом, - спит. - Спит, - повторил я и прошел в дом, заметив взгляды, которыми обменялись Таська и ее мать. Ребенок лежал на железной кровати, выпуск которых прекратили еще в моем детстве. В глаза бросились бледный и нездоровый цвет его лица, и сжатые кулачки, которыми он словно защищался от чего-то страшного и невидимого. Я подошел к нему и, пригнувшись, провел ладонью по холодному и мокрому лбу. Иглы, не прекращавшие свою пытку, словно взбесились, причиняя сильную боль.