е встречались. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то богатого румына, и уехала из России, и испытывал двойственное чувство радости за нее и какой-то непонятной мне грусти. Мне хотелось отблагодарить ее за свое спасение, но я знал, что она ничего не приняла бы от меня. Ничего, кроме меня самого.... _______________________________________________________________...С трудом стряхнув тяжелые воспоминания, я взглянул на, едва уместившегося в коляске Пашу, который рукой указывал участковому куда ехать:- Далеко еще?! - Мне пришлось перекрикивать тарахтение мотоциклетного двигателя.Паша взглянул на меня с трагично-серьезным выражением на лице, и кивнул:- Нет, метров пятьсот осталось! - Громко ответил Паша и снова вытянул руку. Я посмотрел в направлении его указующего перста и увидел какие-то цветные тряпки, которые по мере нашего приближения к ним, превращались в мужчин, стоявших почти у самого берега неширокой речушки. Мы подъехали к берегу и Тарас Иваныч заглушил свою "громыхалку". Мужики молча расступились, пропуская нас к трупу. Тело Катерины лежала на берегу маленькой речушки, в стареньком платье, сплошь залитом кровью. - Ну, чего столпились?! - Грозно спросил участковый, глядя на обезглавленный труп Катерины, - Небось, затоптали тут все, на хрен! Кто-то ответил, что к ней никто даже не приближался, но я не понял, кто это сказал - все мое внимание было приковано к телу. Я с трудом заставил себя подойти ближе и опуститься на корточки. Когда я коснулся ее откинутой руки, то услышал, как встревожено забубнили мужики, но то, что я почувствовал, сразу отсекло меня от реального мира, и несколько мгновений просто не осознавал, где я, и кто я. На меня навалилось что-то настолько злое что, кажется, я даже забыл, как нужно дышать. Не знаю, откуда, но через секунду я уже совершенно точно знал, что убийство Катерины было посвящено Гекате, древней богине Луны и покровительнице темных сил. А отсеченная голова нужна была, чтобы провести еще более страшный обряд. Все это в несколько мгновений пронеслось в моем мозгу, и когда я пришел в себя, то почему-то оказался лежащим на спине, а надо мной суетились Тарас Иваныч и Паша. Горло не подчинялось, и я не мог не произнести ни звука, и лишь с трудом моргнул в ответ на встревоженные вопросы Тараса Иваныча. - Серафим! Ты чего?! Серафим! - Участковый обернулся и крикнул замершим мужикам, - Налейте во что-нибудь воды! Снова повернувшись ко мне, и склонившись еще ниже, Тарас Иваныч негромко спросил:- Серафим, ты можешь говорить? Я моргнул. Да, я мог говорить, но как только пройдет нервный паралич, разбивший меня от чудовищной силы обряда. Хорошо, что никто из мужиков не прикасался к телу Катерины, иначе... - Не прикасайтесь... к ней, - смог я прохрипеть после глотка холодной воды из пластмассового стаканчика, нашедшегося у кого-то из мужиков, - отойдите...Тарас Иваныч воспринял мои слова, как приказ самого большого начальства. Обернувшись, он крикнул мужикам:- Чего встали?! Бегом в село! Вызывайте милицию!Один из сельчан, растерянно замешкавшись, открыл, было, рот, но участковый заорал на него:- А тебя что, б..., не касается?! Бегом, я сказал! Этого хватило, и мужик рванул за мелькающими спинами мужиков. Мы остались втроем. Паша, готовый помчаться вслед за сельчанами, испуганно смотрел на участкового, а тот, в свою очередь, неотрывно смотрел на меня, ожидая следующего приказа. - Помогите... мне встать, - прохрипел я, и четыре крепкие руки подхватили и поставили меня на ноги. Голова кружилась, а во рту был такой металлический привкус, словно я полдня сосал железный брусок. Меня сильно тошнило и, должен заметить, я просто еле сдерживался, чтобы не отрыгнуть все, что было у меня в желудке. Я посмотрел на стаканчик, который участковый сжимал в руке, и сказал, чувствуя, как тошнота понемногу откатывает:- Еще воды...Пашка выхватил из рук участкового стаканчик и, метнувшись к реке, опустил в воду почти всю руку. Я повернулся к телу Катерины и, взяв стакан, сказал:- Отойдите... подальше. Участковый хотел о чем-то спросить но, увидев мой взгляд, молча отошел на несколько шагов к деревьям, где уже стоял Паша, вытаращенными глазами наблюдая за моими действиями. Я сделал шаг и, приблизившись к телу убитой женщины, произнес:- Господи Боже, благослови! Вода-водица, красная девица! Как течёшь-обмываешь красные бережочки, жёлтые песочки, пенья и коренья, часты пустовья и белы каменья, так умой у рабы Божьей Катерины притчи и уроки, монокосы и оговоры, ветряны переломы из лица и косиц, из ясных очей. Из чёрных бровей, и из белого тела, и из резвых ног, и из белых рук. Ключ и замок словам моим. Аминь.Произнося очистительный заговор, я по капле выливал на Катерину речную воду. Я не был уверен, что это подействует, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то из тех милиционеров, кто приехал бы, получил бы такой же удар, какой пришлось испытать мне, когда я прикоснулся к телу женщины. Сила заклятья была такова, что могла действовать до новолуния, которое должно было наступить не скоро. А сколько человек за это время оно могло погубить, мне даже и думать не хотелось. Заговор подействовал - я услышал, как одновременно ахнули Паша и Тарас Иваныч, когда безголовое тело Катерины изогнулось, словно выпуская из себя какую-то страшную силу, и почувствовал отвратительное прикосновение к моему лицу. Ощущение длилось всего мгновение но, то что я испытал, мне уже никогда не забыть...Обратно я шел в сопровождении Паши, которого Тарас Иваныч отправил, чтобы он проверил, дозвонились ли до милиции. Паша молчал всю дорогу, периодически испуганно поглядывая на меня, но не мешая мне думать. А подумать было о чем - с утра, когда я знал всего лишь об одном убийстве, прибавилось еще два - Иннокентий Савельич, которого, по выражению Паши, "погрызло" звери, и Катерина без головы, да еще и с наложенным проклятьем Гекаты. Я чувствовал дурноту - огромный комок периодически подкатывал к горлу, мешая спокойно думать об этих ужасах, словно кто-то наложил "отторжение". В голове неожиданно всплыли слова на незнакомом языке - я увидел эти странные, не похожие на буквы символы, и в то же мгновение уже знал, как они произносятся и что означают. В русском языке нет букв, способных передать горловые звуки, сплошь из которых состояли эти слова, слитые в одно короткое предложение. Но смысл можно было передать одним словом: "Проникновение". Еще через мгновенье я знал, что мне надо делать, но для этого нужно было оказаться дома, возле бабушкиного сундука...С Пашей мы расстались почти возле моего дома, так не сказав друг другу ни слова. Я торопился домой, словно предчувствуя, что случившееся еще не беда, а Паша был так впечатлен случившимся, что, наверное, просто потерял дар речи. Я подошел к дому и оглянулся - на дороге никого не было, и стояла странная тишина, словно мои уши залепило воском. Прибавив шаг, я быстро поднялся по ступенькам и вошел в дом. В доме тоже было тихо. Я прошел в комнату, оглядывая странный беспорядок, царивший в большой светлице, посмотрел на выбитое стекло в настежь открытом окне и понял, что предчувствие не обмануло меня. Вани не было. Я поднял валяющуюся на полу кружку, из которой пил Ваня, поставил ее на стол и еще раз огляделся - впечатление было такое, словно по дому пронесся ураган, сметая одежду, банки с травами, опрокидывая стулья. Какое-то отчаяние, апатия и невероятная слабость охватывали меня, вынуждая сесть на разворошенную кровать, чтобы не рухнуть на пол. Под руку попалась какая-то тряпка и, взглянув на нее, я увидел на ней следы крови. Эта была та самая тряпка, которой Ваня зажимал порез на руке. Я прикоснулся к засохшей крови, и почувствовал страх. Но это был не мой страх - от тряпки явственно "пахло" страхом маленького мальчика, столкнувшегося с чем-то ужасным и отвратительным. Как ни странно, но именно Ванин страх помог мне придти в себя настолько, что я смог встать и открыть крышку погреба, где стоял маленький старый сундучок бабки Серафимы. Пока я спускался в погреб, мне вспомнились слова Серафимы, которые она однажды произнесла, застукав меня в погребе, когда я пытался открыть так интересовавший меня сундучок.- Не открывай его до тех пор, пока тебе не будет грозить сама смерть! А если не случится такого, так и не открывай его никогда. По-моему, сейчас был именно тот случай. Я включил тусклую лампочку, которая висела здесь с незапамятных времен, и подошел к маленькому деревянному сундучку, окованному по краям, не потускневшим и не проржавевшим от времени железом. Не обращая внимания на эти странности, я присел перед ним, и осторожно дотронулся до округлой крышки сундучка. Может, мне показалось, а может, и нет, но я почувствовал какое-то тепло, идущее от сундучка, словно он стоял не в прохладном погребе, а нагрелся на солнышке. Впрочем, наваждение быстро прошло.На сундучке висел замок. Он был таким древним, что я бы не удивился, если б узнал, что его сделали лет двести или триста тому назад. Замок был закрыт, и ключа к нему не было, но я почему-то был уверен, что это не преграда. Я прикоснулся к кованной дужке замка и... замок развалился на две части, что окончательно подтвердило правильность моего решения заглянуть внутрь сундучка. Сбывалась детская мечта, увидеть, что же хранила в нем Серафима, но я не спешил откидывать крышку. Сердце билось так быстро, что казалось, еще немного, и оно просто выпрыгнет из груди. Я попытался взять себя в руки и, произнеся успокоительную молитву, взялся за крышку...._______________________________________________________________...Содержимое сундучка могло напугать кого угодно. Я вытаскивал из него и осторожно клал на пол погреба человеческие кости, высушенное черное крыло, судя по всему, воронье, древние пергаментные листы, на которых коричневой краской были написаны незнакомые мне символы. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не краска, а кровь. Осторожно отложив листы, я вытащил из сундука несколько беличьих хвостов, кучку оплывших черных свечей, от которых шел странный, ни на что не похожий запах, маленький мешочек из хлопка, в котором что-то постукивало. Развязав узел, я обнаружил в мешочке тоненькие птичьи кости. На дне сундучка лежало что-то черное, похожее на кожаный мешок - это оказалось высушенным трупом летучей мыши. Я выкладывал на пол содержимое сундучка, все больше удивляясь "интересам" моей бабки, которая, похоже, всерьез увлекалась (если это слово вообще применительно к ней) черной магией. Именно черной, потому что в белой магии, которую, как мне казалось, я знал (и неплохо), никогда не применялось ничего из того, что нашлось в сундучке. В другом хлопковом мешочке я обнаружил сушеные лепестки цикламен, в старинной бумаге оказалась завернута странная фигурка из какого-то полудрагоценного камня, изображавшая незнакомое чудовище с почти человеческим лицом. Я вгляделся в нее, и в голове вдруг всплыло незнакомое слово - Пацуцу. Что это такое, я не имел ни малейшего понятия, но надеялся, что знания, чудесным образом проявлявшиеся по мере моего интереса к этим предметам, не закончатся на этом самом Пацуцу, и продолжал доставать из сундучка все новые предметы. Следующим было изображение глаза, выполненное из какого-то тяжелого металла. Глаз смотрел на меня и, почувствовав некоторую скованность, я поспешил отложить его - мало ли, что это за глаз? Моя внутренняя "энциклопедия" с небольшим опозданием "подсказала", что это глаз демона, которого как раз и зовут Пацуцу. Посмотрев в сундучок, я увидел прислоненную к стенке небольшую дощечку темно-коричневого цвета, на которой виднелись какие-то вырезанные на ней письмена. От дощечки исходила какая-то странная сила и, взяв ее в руки, я вдруг, как если бы мне шепнули, понял - это часть Влесовой Книги, написанная в незапамятные времена. Я что-то слышал (краем уха) об этой книге, но никогда и не подозревал, что такой раритет столько лет хранился в моем погребе... В сундучке нашлись несколько амулетов, также никогда ранее мною не виденных. "Энциклопедия" дала справку лишь на один - это был уджат - совершенно не похожее на глаз, так называемое Око Гора. Там же лежали несколько колец разной величины - они были изготовлены из какого-то камня с инкрустированными в него странными узорами, глядя на которые я почувствовал легкое головокружение. Отложив опасные кольца, я достал мешочек, в котором прощупывалось что-то округлое, и развязал узелок - на меня смотрел полированный человеческий череп. Я как завороженный смотрел на него, не в силах отвести взгляда от пустых глазниц. Череп казался живым, и это было то, что мне нужно...Может показаться странным, что вместо того, чтобы кинуться искать Ваню, я занялся разбором предметов в древнем сундучке моей бабки, но тому есть простое объяснение - то, что я собирался сделать, и должно было помочь мне найти его. Других способов выяснить, куда делся мальчик, я не знал, а надеяться на помощь милиции было, по меньшей мере, глупо - два убийства в один день и так были событиями из разряда вон выходящими, и у не привыкшей к такому местной милиции вряд ли хватило бы сил на третье происшествие. Я догадывался, что начальник милиции, которому уже наверняка доложили о случившемся, захочет встретиться со мной, и может, даже сам приедет в село, и поэтому старался успеть провести обряд до того, как меня снова не начали таскать по кабинетам и задавать вопросы о моей причастности к произошедшему. Я поднялся в дом, осторожно неся в руках череп - остальное я аккуратно сложил в сундучок, надеясь, что мне никогда не придется воспользоваться этими вещами.