S| D| D| D| C| H| T| L| T| B| S| D| D| D| C| H| T| L| T| B| Мои предчувствия сбылись - я знал, что без магии, пусть и светлой, мне не обойтись. Я убрал бумагу за пазуху и, еще раз посмотрел на ребенка - Данилка спал, слабо улыбаясь во сне. Я перекрестил его, и вышел из комнаты....
За невысоким забором уже толпился народ, нервно обсуждая случившееся. Увидев меня, люди приумолкли - некоторые побаивались, но многие уважали, хотя были и такие, которые считали меня шарлатаном, примазавшимся к бабкиной славе.
Таськины крики и мужская брань доносились из стоящей рядом с домом бани, возле которой, обхватив голову руками, сидела несчастная Анна. Посмотрев на замершую толпу, я негромко произнес:- Уходите, если не хотите, чтобы и вас...Народ словно вымело. Не успел я договорить, как все взрослые стали быстро уходить, испуганно оглядываясь на меня, и поторапливая не успевающих за ними детишек. Я медленно сошел с крыльца и, подойдя к бане, глубоко вздохнул - виденное над головой мужчины, вновь встало перед глазами. Я уже не сомневался, что порча на ребенка пала от отца - клубящийся над его головой воздух не оставлял в том сомнений. И примерно представлял, через что мне предстоит пройти - его негатив мог оказаться куда мощнее. Я посмотрел на Анну и негромко произнес:- Все будет хорошо, Анна. Иди к внуку, он скоро проснется. Несмотря на усталость, я был уверен в успехе, ведь со мной была сама бабка Серафима. Перекрестившись, я потянул деревянную ручку двери...
Глава вторая
"Приворот"
...После того случая с Данилкой и его родителями, несколько дней я никого не принимал. По селу ходили слухи, что я болею, и даже умираю. Фантазии некоторых сельчан дошли до того, что они решили, будто я и вовсе умер. По-крайней мере, так мне рассказала Анна, пришедшая вечером четвертого дня (как я ей и сказал) поблагодарить меня, и помолиться вместе со мной во здравие раба Божьего Данилки и родителей его - Таисии и Константина. Сначала Анна со скоростью сороки выпалила все, что говорили обо мне сельчане, а затем, спохватившись, достала узелочек, в котором было три щепотки соли, взятые у разных соседей. Это я велел ей каждый вечер брать у разных соседей по щепотке и складывать все в один мешочек, не объясняя для чего ей нужна соль. Я взял мешочек и, слушая ее захлебывающийся шепоток, высыпал соль в бутыль со святой водой.- А еще говорят, будто ты, Серафим, колдовству не от бабки своей покойницы Серафимы, царствие ей небесное, научился, а от черных колдунов китайских, - глаза Анны при этом были круглыми и испуганными, - и что ворожба твоя не наша, не русская, а английская!Усмехнувшись, я спросил:- Так китайская или английская?Анна растерянно посмотрела на меня:- Так я откуда знаю?! Люди всякое несут, не языки, а помело! Я подумал, что про помело-то ей как раз и не стоило бы говорить но, ободренная моим молчанием, Анна продолжила:- У бабки Евдокии, из Верхнего, говорят, кошка щенка родила. Я-то сама не видела, но люди говорят, что кошка белая, а щенок черный, и не лает, а мяучит. И Володька, пьяница, говорит, что видел щенка того, - на лице Анны появилось презрительное выражение, - только он всегда что-то врет! Зенки зальет горькой, вот ему и мерещится!
Анна сделала глубокий вдох, что вполне могло означать, что новости еще только начинаются. Я не ошибся.
- А еще Митька, сосед наш, Филиппов сынок, дурень, говорят, девку какую-то из города привез. Жениться на ней хочет, но из дому носа не кажет, и девку свою прячет. Я к ним ходила, хотела соли попросить, как ты велел, но Дарья в дом не пустила, говорит, болеет Митька какой-то заразой, и соль мне во двор вынесла. А еще....
Под аккомпанемент сплетен, я расплавил сургуч и запечатал бутыль. Проверив, не вытекает ли вода, я поставил ее на пол, опустился на колени перед иконой Божьей матери и, взглянув на тараторящую Анну, сказал:- Возьмешь эту бутыль, дойдешь вечером до реки и, прочтя молитву Божьей матери, сломаешь печать и выльешь все до капли в реку. И по дороге домой ни с кем не заговаривай и рта не раскрывай. Как придешь домой, все двери-окна запри и до утра никуда не выходи. Все поняла?Анна с испугом посмотрела на запечатанную бутыль.- Все, бат..., Серафим.- Ну и хорошо. А теперь, давай, Анна, помолимся. Она захлопнула рот, с каким-то благоговением глядя на меня, и рухнула на колени прямо там, где стояла. Я с трудом удержался от смеха.- Иди сюда, Анна, здесь молиться будем. Она вскочила на ноги и, чуть не бегом подошла ко мне, и с громким костяным звуком снова упала на колени. Я взглянул на нее.- Колени разобьешь, женщина. Что же мне тебя потом еще и от переломов лечить? В ее глазах была такая покорность, что я испугался, что в рвении своем она может и лоб расшибить, и поэтому предупредил:- Ты аккуратнее, а то еще пол проломишь. Анна с испугом посмотрела на сколоченный из толстых досок пол, потом на меня и, увидев, что я сложил перед лицом ладони, стала быстро повторять за мной:- Святые Отцы Митрофаны, благословите же раба Божия Даниила, походите. Помни, Бог, Адама и Еву, и отца Чародея, и бабушку Соломониду. Бабушка Соломонида Христа Бога повивала. На свои руки принимала, от двенадцати сглаз ходить приказала: От встречного, поперечного, от серого, мурового, от чёрного и белого. Не хожу я, ходит Мать Пресвятая Богородица со своими апостолами. Заря зарю убивает, своей рукой умывает, своей пеленой утирает. Я спросту, ангел со сту, Господь с милостью. Создай, Господь, святой час. Аминь.Анна в точности повторяла за мной слова, которые я старался произносить внятно и медленно. Закончив читать молитву, я трижды перекрестился, в пол поклонился и встал. Проделав то же самое, Анна вскочила на ноги и, рванув к сеням, притащила оттуда мешок. Развязав узелок, она стала выкладывать на стол банки с огурцами, помидорами, кабачками и еще чем-то. После банок она выложила большую буханку ржаного хлеба и завернутый в белую бумагу огромный кусок сала. Водрузив все это на стол, она виновато посмотрела на меня.- Это все, ба..., Серафим. Прости, что так мало - не смогла больше донести. Я тебе завтра еще принесу. Огурцы и помидоры я любил, тем более что Анна славилась своими консервами, но вот сало...- Спасибо, Анна, только мне больше ничего не надо. А сало забери, не нужно животного в награду - не язычники мы. - Да мне для тебя, Серафимушка, что хочешь не жалко! Скажешь, прыгни с моста - прыгну! - Ну, ладно, не мели языком, - я строго посмотрел на нее, - зачем я буду такое говорить? Ты лучше скажи мне, как дите?Анна заулыбалась.- Ой, все хорошо, Серафимушка, ожил мальчонка! И есть начал, и смеяться, и ругаться перестал. А уезжать, как не хотел! Таська с Костей еле уговорили, обещали игрушку какую-то подарить ему. Ой, что же это я! - Она вдруг спохватилась и, не стесняясь моего присутствия, полезла рукой в лифчик и, вынув оттуда платок, завязанный в узелок, протянула мне.- Что это? - Спросил я, догадываясь, что там может быть.- Это Костя, муж Таськин, денег просил тебе передать.Я нахмурился.- Ты, Анна, прекрати это - знаешь же, не беру я денег. А зятю своему передай, что не ради денег я помогал, а во спасение души чистой. Пусть он на эти деньги свечей купит и батюшку в дом позовет - квартиру освятить. Там, небось, столько по углам черноты мечется. Анна растерянно смотрела на меня, по-прежнему держа в руках узелочек. - А как же я передам их? Они ж теперь только на следующий год приедут. - Ничего с ними не станется - отдашь, когда приедут. Только обязательно позвони им, и скажи, чтобы квартиру освятили. Поняла?- Поняла, ба..., - Анна испуганно посмотрела на меня, - все поняла, Серафимушка! Как ты сказал, так и сделаю. Сегодня же в область поеду и позвоню. Я подумал, что до областного центра ехать часа три, да обратно столько же и, посмотрев в окно, повернулся к Анне:- Сегодня-то уже поздно, наверное, к тому же тебе надо на реку сходить. А вот завтра с утра пораньше встанешь, помолишься и поезжай. А теперь иди, мне тут заняться кое-чем надо. Низко поклонившись и подняв с пола запечатанную бутыль, Анна ушла. Я видел в окно, как она, выйдя за калитку, несколько раз перекрестилась и, поклонившись еще раз, быстро пошла по пыльной дороге. Посмотрев на хмурое небо, я вернулся в комнату - нужно было заняться травами, ссыпать в банки с наклеенными на них бумажками с названиями, и разложить их по полкам. Сначала я убрал принесенные Анной подарки, после чего занялся травами, мысленно повторяя их названия и свойства: "Вот базилик -- он дарует радость, любовь, мужество и исцеление, повышает способности. Базилик защищает дом, предотвращает квартирные кражи. Сохраняет мир в доме и примиряет после ссоры. Способствует очищению, исцелению и наделению жизненной энергией". Убрав банку с базиликом на полку, я собрал в банку поменьше сухой гвоздики, вспоминая слова бабки Серафимы:"Гвоздика - цветок волшебный -- богатство привлекает, и желания исполняет". За гвоздикой последовал жасмин. Я прилежно повторял слова Серафимы, с самого детства врезавшиеся мне в память:"Жасмин-цветок -- для мозгов, привлекает деньги и любовь. Зверобой исцеляет, дарует счастье, мужество, любовь, защиту. Имбирь успех дарует, власть и любовь.Мята колосистая -- к процветанию и деньгам, в поездках дальних помогает. Защищает и исцеляет. Корица к успеху, и побуждает к добрым стремлениям. Кошачья мята, она любовь дарит, счастье и мужество. Можжевельник -- он тоже к любви и защите"...Я любовно собирал травы в банки, шепча их названия и магические свойства, а перед глазами стояло улыбающееся лицо бабки Серафимы, глядящей на меня синющими глазами, и повторявшей: "Учи травы, Серафимушка, в травах сила великая. Они от Земли-матушки, благодетельницы нашей и защитницы. От любой хвори и сглаза, порчи и томления есть своя трава. Чем больше ты будешь знать о них, тем легче будет людям помогать..." Скрип калитки отвлек меня. Я прислушался: шаркающие шаги приближались к дому. Я посмотрел на дверь, пытаясь вспомнить, у кого в селе такая походка, но ничего не вышло - шаги казались какими-то неуверенными, словно шаги приговоренного, идущего к плахе человека. В дверь негромко постучали. Стук был таким же, робким и неуверенным. Я подождал, пока стук повторится, и сказал:- Входите, не заперто. Дверь медленно отворилась, и в сени вошел высокий и широкоплечий Митька, сын Филиппа, нашего сельского кузнеца, умершего пару лет назад от горькой.