творота слабость, ни плохая погода, ни встревожено "загудевшее" село - ничто не могло стереть с моего лица счастливой улыбки. И сейчас, после ее отъезда, я все еще чувствовал ее присутствие в доме, ловил ее тепло, оставшееся на постели, ощущал силу ее ауры, словно обволакивающей меня, и охраняющей от всего дурного. Она простила меня, и это было главным чудом, что случилось за всю мою жизнь! Не желая признаваться в том самому себе, все эти годы я жил с сознанием своей вины, и лишь Господь знает, сколько раз я молился о прощении моей грешной души. Видно, пришло время, и молитвы, наконец, были услышаны - Мария простила меня!Мы много говорили: я узнал, как она жила все эти годы, узнал, как у нее вдруг обнаружились экстрасенсорные способности, о которых, до встречи со мной, она даже и не подозревала, о тете Виолетте, обучившей ее некоторым азам магии и гадания, которые она потом развивала, обучаясь у известных колдунов и ведьмиц. Мария рассказала мне о своем муже, погибшем при загадочных обстоятельствах ровно через год после рождения их ребенка - она многое мне рассказала. И, наверное, я узнал бы еще больше, если бы не страсть, охватывавшая нас и мешавшая не то что говорить, но и думать.... Я узнал о том, как плохо ей было после нашего расставания, как ее одолевали чудовищные мысли о суициде, о снах, которые она видела каждую ночь, и в которых я присутствовал непременно. Но самым неожиданным был ее рассказ о знахарках и колдунах, к которым они обращались, и которые в один голос уверяли, что никакого приворота на ней нет. И нет, и не было! Это было странно - я точно помнил все, что делал в ту ночь, и мог бы повторить все до мельчайших подробностей, которые, я просто уверен, обязательно дали бы желаемый результат. Да что там говорить - ведь результат-то был! Это было странно и необъяснимо. Наверное, права была бабка Серафима, говорившая, что порой, даже зная целое, трудно понять часть. Видно, это был как раз тот самый случай. Колдуны и ведьмицы, к которым она обращалась, заметили в ней сильные экстрасенсорные способности, и один из них, некий маг и Белый колдун Симеон, предложил ей пойти к нему в ученицы. Сначала Мария отказалась, но после разговоров со своей теткой Виолеттой, и первых уроков, которые она ей дала, Мария поверила в то, что колдун не обманывал. Она стала его ученицей, и была ею до тех пор, пока колдуна не нашли в своей квартире мертвым и без каких-либо признаков насильственной смерти. Мария, пришедшая как обычно на следующее утро, застала в квартире с десяток милиционеров, которых вызвала помощница, обнаружившая мертвого Симеона. Ее долго и обстоятельно допрашивали, но Мария ничего не могла сказать им. Ничего, кроме того, что почувствовала в квартире слабые, еле различимые следы чьей-то магии. И магии чужой, не имевшей к убитому никакого отношения. Этого она им не сказала, потому что ей вряд ли кто поверил бы, к тому же милиция, имеющая обыкновение всегда подозревать самых близких людей, могла прицепиться к Марии, чего ей совершенно не хотелось. После Симеона она училась еще у двух ведьмиц: старой бабки Авдотьи, и черной магини Зои. Про бабку я слышал краем уха - говорили, что она шарлатанка, в совершенстве знавшая человеческую психологию. О Зое я знал гораздо больше - мы как-то пересекались с ней. Это длинная история, и как-нибудь я расскажу об этом, но вкратце могу сказать, что могущественнее Зои я знал только одно человека - свою бабку Серафиму. Наша встреча, когда я, вместе со многими известными колдунами и ведьмицами оказался на ее свадьбе, оставила после себя тяжелое воспоминание - я помню, как долго и серьезно болел после нашей встречи.Я узнал, что после обучения Мария занялась самостоятельной практикой, которая очень скоро принесла ей богатую клиентуру, уважение и даже некоторую славу, которой она всячески избегала. Она никого не лечила, но охотно занималась приворотами на удачу, богатство и любовь - это оказалось очень прибыльным делом. Несколько раз она сотрудничала с милицией, когда к ней обращались с просьбой помочь в поисках пропавших людей. Мария не стала распространяться, насколько удачными оказались поиски, а я не стал ее расспрашивать. А потом она встретила Андрея, молодого и талантливого хирурга, за которого вышла замуж. Их сыну - Егору, вскоре должно было исполниться двенадцать лет и, насколько я понял, Мария души не чаяла в своем сыне... Я тоже, вкратце рассказал Марии историю многих лет, прожитых без нее, но моя жизнь была куда скучнее и однообразнее. Лечение мозолей, геморроя и поноса, время от времени одолевавших сельских жителей, вряд ли можно назвать интересной и насыщенной жизнью. О недавнем случае с Данилкой я почему-то предпочел умолчать - не знаю, мне показалось, что у нас и так слишком мало времени, чтобы тратить его на хвалебные рассказы. Правда, мы довольно обстоятельно поговорили о Митьке и Татьяне, но это было в перерывах между страстными объятиями, из которых, будь моя воля, я никогда бы не выпускал ее... А потом за ней приехала та же самая машина, что привезла ее, и Мария уехала, так и не ответив на вопрос, увидимся ли мы снова. Я долго стоял у калитки, глядя вслед удалявшемуся автомобилю, на оседавшую на дорогу пыль, и думал. О чем я думал? Трудно сказать. Обо всем. О Марии, о себе, о нас. Меня не покидало ощущение, что наша встреча была не случайной, и причиной тому были вовсе не Митька с Таней, но я не провидец, а всего лишь травник...________________________________________________________________...Я посмотрел на осторожно входящего в дом деда Андрея, и кивнул ему. Он откашлялся и, перекрестившись, спросил:- Можно? - Входи, дед Андрей, - я пригласил его жестом, - присаживайся. Осторожно, стараясь не шаркнуть по высокому порогу, дед перешагнул его и вошел в большую светлицу, сиявшую чистотой после быстро наведшей здесь порядок Марии. Мне нравился этот дед. Бывший плотник он, пока не одолела его старческая подагра, был мастером на все руки, которые иначе, чем золотыми назвать было нельзя. Меня немного удивил его приход - дед Андрей всегда предпочитал лечиться сам, используя старый дедовский метод: стакан спирта и стакан свежего меда с утра, и такая же смесь вечером. Не могу сказать, что я был согласен с ним, но деду в прошлом году стукнуло семьдесят, а выглядел он всего на пятьдесят с небольшим. Как говорится, делайте выводы... Он уселся на лавку, покряхтел для порядку и, посмотрев на меня, произнес:- Антоша, младшенький Ксении, внучки моей сынок, правнук, значит, - он откашлялся, искоса глядя на меня, и закончил, - вроде как, лунатик.- Что значит вроде как? - Я посмотрел на его узловатые руки, беспокойно лежащие на коленях - в них даже на расстоянии чувствовалась немалая сила, - С чего вы так решили?- А с чего тут решать? - Дед нахмурился, - По ночам встает, и ходит по дому с закрытыми глазами. Кто же еще? Боимся мы, - он вздохнул, - никогда в нашем роду такого не было.- Ну, вообще-то, по наследству это не передается, - я пытался вспомнить все, что знал о сомнамбулизме, в просторечии, называемом лунатизмом, - а сколько лет ребенку?- Шесть недавно стукнуло.- И давно ходит?- Да нет, - дед Андрей сцепил узловатые пальцы, - вчера второй раз заметили только. - Ну, в любом случае, ничего страшного в этом нет, - поспешил я успокоить деда, - родители-то его как, мирно живут?Дед Андрей поднял глаза и изучающе посмотрел на меня.- Да, вроде, нормально, - пожал плечами и продолжил, - как все. - Говорит? - Что говорит? - Дед Андрей удивленно вскинул брови.- Неважно что, во сне говорит, или там, причмокивает, цокает? Может, дергается? - Да, нет, просто ходит. В первый раз к двери пошел, потом на кухню, а потом в кровать сам вернулся. Его спрашивают, зачем ходил, а он и не помнит ничего.- Он и не может помнить - во сне ведь. - А в другой раз снова к двери пошел, сел в сенях и сидит. Ксения перепугалась вся. Иди, говорит, к Серафиму, пусть подскажет, что делать-то. Я задумчиво посмотрел на деда, вспоминая, что говорила бабка Серафима, встал и, подойдя к рядам полок, на которых стояли банки с травами и, сняв оттуда три баночки, поставил их на стол.- Значит, так, - начал я, открывая банки и высыпая на куски газеты сушеные травы, - я дам тебе лаванды, мяты и зверобоя. Разложите их по мешочкам и повесьте над его кроватью. Рядом поставите стакан с водой, а на пол бросьте мокрого полотенца. Пусть кто-нибудь подежурит пару ночей, чтобы полотенце всегда было мокрым. Это для начала. Посмотрите, может все и пройдет. А если не пройдет..., - я посмотрел на деда, - эпилепсии у ребенка не замечали?- Чего? - Непонимающе уставился на меня дед Андрей.- Падучей, говорю, нет у него? Дед помолчал несколько секунд, но затем отрицательно мотнул головой.- Нет, вроде. - Ну, и хорошо, что нет. Это может быть возрастное. Если так, то, может, и само пройдет, но мешочки все же повесьте. И уберите с пути все острое, на всякий случай. - Да, убрали уже, - проворчал дед.- Ну и правильно, - сказал я и протянул ему сложенные листки газеты с травами, - да, мелисса-то у вас найдется?- Весь двор в ней...- И ее в мешочек сложите и повесьте. А еще перед сном пусть малец в ванночке теплой с хвоей посидит - минут двадцать, не меньше. Думаю, все будет нормально. Дед Андрей поднялся, взял сложенные листки газет и, посмотрев на меня, спросил:- Сколько я должен, Серафим?Я улыбнулся.- Ничего не должен, дед Андрей. Иди, и скажи, чтоб следующий заходил. Он ушел, кинув на меня из-под нависших бровей хмурый, встревоженный взгляд. Через мгновенье я услышал нервный стук в дверь и увидел торопливо входящую Акимовну и девочку, лет двенадцати. Девочка держала у носа платок, сначала показавшийся мне платочком в красный горошек но, присмотревшись, я понял, что это кровь. Акимовна, крупная женщина лет тридцати пяти, смотрела на меня, не зная, куда девать свои полные руки, и не решаясь начать первой. Я подошел к ним, пригнулся к девочке и понял, что не ошибся - это и в самом деле была кровь, текущая из носа девочки. Никаких повреждений на носу и лице дочки Акимовны я не увидел. Девочка чуть испуганно смотрела на меня и, чтобы успокоить ее, я спросил:- Давно течет?Акимовна кивнула:- Сегодня прямо с утра, - обняла дочку за плечи, удержалась от вздоха и добавила, - раньше потечет, бывало, да перестанет, а сегодня, прямо беда, никак не остановить. - Ну, проходите, проходите, посмотрим, что там.Я пропустил их вперед, а сам полез в большой сундук, стоявший в сенях еще со времен бабки Серафимы, которая держала в нем всякую всячину. Мне нужен был моток шерстяных ниток и маленький железный крест, который я недавно видел в сундуке, роясь в нем в поисках шкатулки с рунами бабки Серафимы. Шкатулку не нашел, зато нашел железный крестик и множество других полезных вещей. Когда я вошел в светлицу, Акимовна и ее дочка стояли в центре комнаты, словно не решаясь сесть без хозяина. Я указал на свободные сегодня от трав табуреты и лавку.- Вы садитесь. А ты, - я посмотрел на девочку и, усевшись напротив примостившейся на краешек табурета Акимовны, и добавил, - иди сюда. Сейчас мы тебя лечить будем. Девочка быстро взглянула на мать, и та легонько подтолкнув ее в спину, посмотрела на меня:- Ты уж, Серафимушка, не делай ей больно.Мысленно усмехнувшись, я осторожно убрал платочек, которым девочка прикрывала нос. Кровь была свежей, и продолжала медленно вытекать из правой ноздри девочки. Я чуть запрокинул ей голову. Девочку, если я не ошибался, звали Тоней, но уточнять не хотелось, поэтому я просто сказал:- Вот так подержи головку.Я на глаз оторвал от клубочка полтора локтя шерстяной нитки и, вдев ее в маленькое колечко на крестике, связал оба конца нитки.