— Ты чего? — раздался осторожный голос. — Плачешь, что ли?
Мирон ожесточенно потер глаза и дернул плечом, которое гладила Алиса. Она сунула ему под нос коробку с креветками, и он не сдержался — вытащил одну за хвост и хрустнул, проталкивая поглубже застрявший в горле ком.
— Я, — наконец выдавил он, — таким родился. Бабка сказала.
— Видимо, — вздохнула она, не убирая руки. — Я кое-что вспомнила, давно еще подслушала. Ты знаешь какую-нибудь Настю?
— Коробкову, из нашего класса, — подавив всхлип, выдавил Мирон. — И еще Фролову, дочь маминой подруги, но мы не очень общаемся. Она странненькая.
Настя Фролова и правда была странненькой. Младше Мирона на год или чуть больше, в школу она пошла раньше. В первом классе ей быстро стало скучно — перевели сразу в третий, потом в лицей с углубленным изучением китайского, а в пятнадцать она уже поступила в МГИМО, самостоятельно выучив хинди и суахили. Пару раз они встречались семьями в центре. Мирон и Настя шатались в окрестностях Кривоколенного переулка, пока взрослые пили вино на летней веранде, но общение не заладилось: в то время как Настя выдавала заученную информацию о старейшем жилом доме в Москве и его прежних владельцах, Мирон играл на телефоне в «Майнкрафт».
— Во, — закивала Алиса, — наверное, это про нее твоя мама моей рассказывала. Я тогда не поняла ничего, только сейчас сложилось. Эта Настя должна была умереть до года. У нее в пять месяцев обнаружили болезнь спинного мозга — СМА. Один укол лекарства — около ста пятидесяти лямов. Когда тебе исполнилось два, Настина мама приехала тебя поздравить. Пока все праздновали, она от тебя не отходила. Ты поранил руку, заплакал, она стала водить тебе по ладони «тень-тень», чтобы успокоить, и сказала твоей маме: «Вот бы мою увидеть такой же, вот бы нашлось лекарство…»
— Черт! — простонал Мирон и спрятал голову под подушку.
Голос Алисы доносился теперь издалека.
— И после этого Настя пошла на поправку. Врачи говорили: чудо, невозможно, не бывает. И не просто тебе выздоровела. Она вундеркинд!
— А что случилось плохого?
— Чего? — не поняла Алиса.
— Расплата, — пояснил Мирон из своего укрытия. — Я из-за твоего «пони» с тобой поссорился. А тут что? У меня должна была нога отвалиться или там язык отсохнуть.
— Как видишь, не отсох, болтаешь ты что надо. Не знаю, Мир. Но если это правда… — Она стащила подушку с его головы и приблизилась так, что у Мирона во рту пересохло. — Нужно что-то делать! Представляешь, сколько таких Насть выздоровеет благодаря тебе? Ты же теперь как супер…
— Нет.
— Но почему?
Мирон посмотрел ей в глаза, сухость во рту сменилась горечью, не похожей на креветки, которые он ел.
— Потому что мне страшно.
— А ты не признавайся, — пожала плечами Алиса, будто речь шла не о жизни и смерти, а о списанной контрольной. — Никому не говори, в чем дело. Никакой магии нет. Придумай запутанный ритуал, пусти пыль в глаза — главное ведь результат, правда? Сам подумай: ты можешь все! Даже ЕГЭ этот сдать без подготовки, — нервно усмехнулась она. — Если бы я так умела, ни секунды бы не сомневалась!
— В жо… — начал он, и тут зазвонил телефон. Глянул на экран — мама. Поспешно договорил: — …В жонглировании важно не только освоить все трюки, но и правильно подобрать мячи.
Сжав телефон в руке, Мирон взбежал по лестнице в свою комнату. Плотно прикрыл дверь и только тогда ответил:
— Да.
— Не спишь? — сонно спросила мама.
— Не-а, — бодро ответил он. — Ужинаю. К ЕГЭ готовился.
— Умничка моя. Мы еще едем. Все хорошо, дорога пустая, но в ямах — только что чуть колесо не оставили. От папы привет.
— И ему, — машинально ответил Мирон и замялся. — Слушай, а помнишь Настю Фролову?
— Настенька, конечно! Она недавно уехала в Пекин, стажируется. Уже деньги зарабатывает…
— Ага. — Мирон сглотнул сухим горлом. — Она ведь болела в детстве, да?
— Страшно болела! — Судя по легкому маминому тону, секретом это не было. — Бедная моя Вера, но потом тьфу-тьфу-тьфу, сейчас сам знаешь — все более чем.
— А со мной… года в два было что-то плохое?