Тут я прервала рассказ, потому что кое-что показалось мне странным, а в следующее мгновение поняла, что Ларгель Азо держал руку над пламенем, прижигая ладонь.
- Что ты делаешь?! – крикнула я, подскакивая к столу и одним ударом опрокидывая светильник. Огонь мелькнул и погас, и комната погрузилась в темноту, потому что поленья в камине давно прогорели.
- Ты безумен, епископ, - еле выговорила я. – Зачем умышленно себя калечить?
Он промолчал, но я услышала, как скрипнул отодвигаемый стул, и как Ларгель Азо шарил по столу, отыскивая кресало с огнивом. Когда зажглась свеча, а потом другая и третья, я невольно зажмурилась от яркого света, но тут же открыла глаза, вглядываясь епископу в лицо.
Ответа не последовало, наверное, Ларгель Азо считал, что я зря сотрясала словами воздух.
- Да отвечай же! – прикрикнула я и встряхнула епископа, схватив за плечо. Все во мне клокотало от гнева и ярости.
- Оставь меня, - сказал он, вяло отмахиваясь.
Таким я никогда его не видела, и не понимала, что происходит. Но ожог на ладони требовал вмешательства, и я решительно подошла к шкатулке, где предусмотрительная леди Фледа оставляла бинты и мази на всякий жизненный случай.
- Садись, перевяжу, - сказала я, возвращаясь с ворохом бинтов, и баночками со снадобьями, и толкнула епископа в грудь, отчего он почти рухнул в кресло.
Глаза его вспыхнули красноватыми искрами, будто я сделала что-то крамольное, но я заставила его развернуть руку ладонью вверх, чтобы наложить целебную мазь.
- И вчера ты тоже умышленно жег себя? – начала я обвинительную речь. – Жег себя, пока я рассказывала. Зачем? В чем причина?
Смазав обожженную кожу целебной мазью и наложив повязку, я так и не услышала ответа. Похоже, епископ решил отмалчиваться, и мне это совсем не понравилось.
- Ларгель, - сказала я твердо и сама того не ожидая взяла его лицо в ладони, заставляя поднять голову. – Лучше всего не молчать, а объясниться. Не для того ли ты разговорил меня, чтобы я облегчила душу? По-моему, сейчас наступил твой черед.
Глаза у него были серыми, я помнила. А сейчас, при свечах, казались совсем прозрачными. И в них не вспыхивали красноватые искры.
- Не люблю, когда люди страдают, - сказала я искренне. – Даже такие, как ты.
Он отвел мои руки и встал, чтобы поправить нагоревшие свечи, хотя нагара на них было всего ничего. Я следила за ним, ожидая хоть чего-нибудь, если не признания – нравоучений, упреков, обвинений, но он просто молчал.
- Как хочешь, - сказала я холодно, задетая его равнодушием до глубины души. – Раз молчишь – буду молчать и я.
Я улеглась на постель и отвернулась к стене. Если ему угодно быть каменной статуей – пусть ею и остается.
Последовала долгая тишина, а потом Ларгель Азо кашлянул. Я приняла это, как намерение, наконец, развязать язык, и обернулась.
- Расскажи, что произошло дальше в замке Демелза, - сказал епископ.