Я не успел отдернуть руку, но Айфа вдруг положила свою руку поверх моей, прижав к щеке ладонью, а когда я попытался отстраниться, прижала мою руку еще крепче.
- Почему ты все время бежишь? – спросила она.
- Бегу? – переспросил я, не зная, что еще ответить.
Наши голоса прозвучали неестественно громко в пустой комнате, и мы невольно перешли на шепот.
- Это как в твоей молитве? Бегство – борьба с демонами? – спросила Айфа.
- Да, - сказал я. – Когда не можешь выстоять, лучше убежать.
- Некоторые считают, что бегство – это признак трусости. Разве ты трус, Ларгель?
- Я боюсь согрешить.
- Но ты же потом покаешься, - она смотрела на меня синими, бездонными глазами, в которых, как в синих озерах, утонули черные камешки зрачков, и от этого взгляда становилось и страшно, и радостно. – Разве не этому учит наша вера? Согрешил – покаялся. Почему же ты боишься?
- Боюсь, что умру, не успев покаяться. А грешить сознательно, надеясь, что потом тебя простят – самый страшный грех. Уже утро, надо вставать…
Я освободил руку и хотел подняться, но Айфа вдруг обняла меня, да так порывисто, что я не удержался и упал на нее, ощутив прикосновение мягкой груди и жар ее тела. А она пылала, как костер. Этот жар захватил и меня, и прежде, чем осознал, что делаю, я поцеловал ее в алый нежный рот, такой манящий и близкий. Она ответила мне не сразу, а приоткрыла губы медленно, словно нехотя, как будто не сама только что соблазняла прикосновениями и взглядами. Но именно это сопротивление распалило еще больше. Я схватил ее за подбородок, заставляя запрокинуть голову, и поцеловал жадно, настойчиво, проникая языком в сладкую глубину ее рта.
Она почувствовала мою страсть и задвигалась подо мною гибко и чувственно, и я захотел ее сразу же, мгновенно. Захотел так, как никогда в жизни. Даже Медану я не вожделел так сильно, как сейчас эту синеглазую колдунью.
Надо было сказать ей, что нужно остановиться, что это – опасная игра, но едва я оторвался от ее уст, она выдохнула мое имя:
- Ларгель…
Только от звука этого голоса можно было потерять голову. А она еще и смотрела затуманенным взором, и гладила меня по затылку, накручивая пряди на пальцы. Чтобы укрыться от ее взгляда, я прижался губами к ее виску, с наслаждением вдыхая ее запах – запах белых лилий, самый прекрасный аромат во всем мире. Айфа чуть слышно застонала, подставляя шею, и я покрыл ее короткими поцелуями, спускаясь все ниже. Вязки на рубашке были распущены, и я краем сознания отметил, что это дело рук ведьмы, что она загодя обеспечила легкий доступ к своему телу. В глубоком вырезе виднелся краешек белой груди, и Айфа выгнулась мне навстречу, предлагая не только посмотреть. Я сдвинул ворот рубашки и положил ладонь на одну грудь, и сжал, наслаждаясь упругой нежностью. Но этого показалось мало, и я, перекатившись на бок, нашел другую грудь, и тоже сжал, чувствуя, как отвердевший сосок уперся в ладонь.
- Сними рубашку… - выдохнула Айфа, извиваясь всем телом.
Я приподнялся на колени и стал поспешно стаскивать с себя квезот, путаясь в вязках на вороте.
Айфа поймала меня за рукава и засмеялась тихим, гортанным смехом:
- Да не с себя, с меня…
Потянув подол ее рубашки вверх, я не смог удержаться и погладил белое бедро, которое мне трижды привелось видеть наяву и тысячу раз – во сне. Кожа была гладкой, как полированный мрамор, но только не холодной.
- Приласкай меня, - попросила Айфа, кладя руку поверх моей и показывая, чего она хочет. – Вот так… и вот так…
И я принял правила этой игры, сдержав страсть и покорно оглаживая бедро, живот, грудь и спускаясь обратно.
- Видишь, всё не так уж и страшно… А ты хотел убежать…
- Лучше остановимся, - еле выговорил я.
- Как только захочешь – сразу остановимся, - пообещала она, поднесла мою руку к лицу и вдруг лизнула кончики пальцев, не отводя взгляда. Этот бесстыдный жест взволновал бы и мертвого, но я-то не был мертвецом. Член мой уперся ей в ногу, и опять раздался гортанный смех, заставляющий дрожать от вожделения: - Как быстро ты готов, милый Ларгель. Разреши я тоже прикоснусь к тебе?