Без слов я лег на спину, позволяя ей делать со мной все, что хочет. Это было как наваждение, как сумасшествие. Но противиться не доставало сил.
- Так давно хотела этого, - шептала Айфа, просовывая пальцы за пояс моих штанов. – Прикоснуться к тебе… погладить… ощутить твою силу…
- И мне этого хотелось, - выдохнул я, - но это неправильно.
- Вот это – неправильно? – спросила она, обхватывая и скользя рукой по члену сверху вниз. – Или вот это? – теперь она провела снизу вверх.
Не сдержавшись, я застонал от наслаждения, которое было и мучительно и прекрасно, но Айфа поймала мой стон ртом, приникнув в поцелуе. Рука ее засновала все быстрее и быстрее, и язык вступил в борьбу с моим языком, а обнаженная грудь прижималась к моей груди.
И вдруг пришло ощущение лживости происходящего. Айфа ложилась спать в платье. Когда же она успела раздеться? Запах белых лилий показался мне сладковатым, словно к ним примешался запах увядающих роз. И поцелуй… Сейчас все было похоже, но не так, как раньше. Почему, когда я целовал ее в Дареме и в комнате третьего этажа, горело сердце, а сейчас горело только тело? Потому что это все не по-настоящему. Это сон, колдовской морок.
Понимание пробудило волю и придало силы.
Я с трудом оторвался от алчного женского рта. Вернее, оторвал от себя лже-Айфу, впившуюся в меня пиявкой.
- Ты – не она, - еле выговорил я, перехватывая запястье руки, что продолжала бесстыдно меня ласкать.
Лже-Айфа взвизгнула, а я открыл глаза, проснувшись по-настоящему.
В комнате было почти светло – сквозь круглые отдушины в стене просачивался жемчужно-серый свет, как в моем сне. Я сжимал в объятиях спящую Айфу, и она тихо постанывала, но не просыпалась. Искусительный сон бежал, но возбуждение осталось. От этого было особенно мерзко, и я мысленно обозвал себя последним грешником и дураком. Выбрался из постели, двигаясь осторожно, как во время охоты на упырей, и пугаясь каждого вздоха Айфы, потому что боялся, что она проснется и увидит меня в столь постыдном положении. Но она продолжала спать крепко, как спят честные люди. Я встал на колени, чтобы прочитать очистительную молитву.
Само по себе искушение во сне – это не новость для служителя яркого пламени, и есть молитвы, которые помогают бороться и очиститься. Но помогут ли они мне теперь? Тело ныло, требуя удовлетворения, и никогда прежде страсть не терзала меня с такой силой. Не удержавшись, я воровато оглянулся на спящую. Мне была видна только копна темных волос и белая рука, свесившаяся с края кровати. Рука была тонкой, с узкой кистью и длинными пальцами. Рука аристократки, благородной дамы. Только в безумном сне можно было предположить, что эта рука станет ласкать мужчину столь бесстыдно.
Мне показалось, что сейчас я все пойму и разгадаю некую загадку, очень важную, разгадав которую, придет спасение. Но прошла секунда, две, три, и мысль улетела, как вспугнутая птица, и стало неясно, что именно заставило меня думать, что я найду ответ.
Закончив молитву, я еще побродил по комнате, раздумывая о западне, в которой мы оказались. Оставалось надеяться, что Кенмар уже на полпути к столице и сможет привести помощь, а я не оплошаю, если придется вступить в прямую схватку с упырями.
Лечь в постель рядом с Айфой или в ее постель, которая хранила запах лилий, я не осмелился, боясь повторения искусительного сна. Поэтому устроился на полу, положив под голову стопку простыней. И долго смотрел на спящую Айфу, лицо у которой было светлым и безмятежным, как у небесного вестника.
Глава 37
Айфа Демелза
Это было странное утро. Я проснулась на удивленье отдохнувшей, с чувством выполненного важного дела, не понимая, зачем улеглась в платье, и только потом припомнила события вчерашнего дня. Яркое пламя! Уснула в одной постели с епископом! Эта нелепая мысль посмешила и даже вызвала улыбку. Но где этот святоша? В постели я лежала одна. Он сбежал от искушения подальше?
Я села, потягиваясь и оглядываясь. Но и вторая кровать была пуста. Где же он? Спустив ноги на пол, я едва не наступила на Ларгеля Азо, которому почему-то вздумалось устроиться на полу, изображая дворовую собаку. Он лежал скрючившись, прикрывая рукой плечо. Замерз, а взять одеяло не догадался. Лицо у священника было усталым, небритые подбородок и щеки делали его похожим на разбойника, а не на благочестивого служителя яркого пламени. Стащив с постели одеяло, я укрыла епископа. Он тяжело вздохнул и распрямился, согреваясь.