Улицы казались пустынными, но несколько раз я заметила, что за нами подсматривают из-за закрытых ставен, и не думаю, что жителей деревни напугало появление ведьмы. Я оглянулась через плечо. Ларгель Азо способен был повергнуть в ужас одним лишь своим видом. Черные волосы падали ему на плечи сальными прядками, щетина покрывала подбородок и щеки, а сам он был мрачный и темный, как сама смерть. Заметив мой взгляд, епископ без слов указал пальцем на дорогу, и я отвернулась, чтобы не раздражать его понапрасну.
Войти в таверну он мне не позволил. Сказал ждать на пороге и свистнул особым условным свистом – негромко, будто птица, и в окне второго этажа сразу появилась русая голова ученика.
- Сбрось веревку, - приказал епископ, и из окна полетел моток пеньковой веревки – грязной и потрепанной, много раз бывавшей в деле.
- Хочешь меня повесить? – похолодев от страха спросила я, глядя, как Ларгель Азо делает на одном конце петлю. – А как же суд? Ты говорил про суд в Тансталле!
Он не ответил и набросил петлю мне на шею, завязав хитрый узел, который скользил по веревке, как по маслу, и затянул удавку настолько плотно, что ещё чуть-чуть и было бы слишком. А потом привязал другой конец веревки к луке седла коня, стоявшего на привязи.
- Решил вести на привязи, как корову? Разве недостаточно, что я связана?
Он снова не ответил и развязал мне руки. Я растерла запястья, просунула руки в рукава рубашки и тут же вцепилась в узел, чтобы освободиться.
- Вижу всё, - сказал епископ, не поворачивая головы. Он как раз поглаживал коня по морде, подкармливая его куском хлеба.
Я еле сдержалась, чтобы не спросить, где у него запасная пара глаз – на затылке или в другом месте. Из таверны вышел ученик, волоча два дорожных мешка. На нем был длинный плащ и черный квезот, зашнурованный – как и у учителя – плотно до горла. За голенища сапог у него были заткнуты осиновые колья, а на голову он нахлобучил широкополую войлочную шляпу. Поля ее уныло повисли, а за черную ленту на тулье было заткнуто два пера – белое гусиное и перо ворона. Ученик постарался не заметить меня и прошел ко второму коню, который нетерпеливо бил копытом, застоявшись на привязи.
- Есть ли необходимость обращаться со мной столь жестоко? – спросила я, стараясь держаться так же невозмутимо, как епископ, хотя все внутри меня клокотало от обиды из-за подобного унижения. – Я – леди благородных кровей, и пока не предъявлено обвинение, имею право…
- Обвинение предъявлено, - перебил епископ, оборачиваясь ко мне.
Совсем близко я увидела его горбоносое лицо и глаза – светлые, серые, холодные, как льдышки.
- Ты, благородная леди, - продолжал он, - убила своего мужа, разрушила замок посредством черного колдовства и погубила ни в чем не повинных людей. Достаточно для начала?
Взгляд его так и прожигал, почище горящих угольев, и помимо воли воспоминания захватили меня. Воспоминания о той ужасной ночи, когда погиб Вольверт – то, что я хотела бы забыть.
Угадав мое смятение, епископ улыбнулся углом рта. Улыбка у него была неприятной, а мне показалась омерзительной.
- Я не убивала… - но голос мой дрогнул, и епископ принял это, как признание виновности.
- У тебя есть время обдумать, что станешь врать в защиту, - сказал он.
Ученик покосился в мою сторону, но вмешиваться в разговор не стал. Я видела, что он старательно перенимал повадки и жесты своего учителя. Со временем превратиться в такое же чудовище и будет наслаждаться страхом, который внушает.
Но превозмогая ужас и отвращение, что внушал мне Ларгель Азо, я сказала:
- Не смей так говорить со мной. Я не побирушка с улицы, мои предки служили короне и проливали за нее кровь. Пока не вынесен приговор, требую уважения.
- Ты его получишь, - проворчал он, проверяя, хорошо ли затянул узел веревки.
Во двор таверны зашли пять вилланов. Вел их высокий, крепкий телом мужчина. Он был почти лыс, и с заметным брюшком, но держался он важно, и пряжки у него на башмаках были серебряными.
- Я староста деревни Лейше, - сказал он с поклоном. – Как вы устроились, милорд?