Лелемио поднял Амелию на руки очень бережно – как хрустальный сосуд, и понес в дом. Я смотрел ему вслед и думал, что, наверное, я также уносил бы тело Айфы. Но этим мыслям сейчас было не время и не место, и когда упырь вернулся, мы перетащили на мельницу Нокса и Барта. Я подобрал свой кинжал, окровавленный квезот швырнул внутрь мельницы, забрал башмак Айфы, а потом долго отмывал в реке оружие. Айфа обулась и сидела на камне рядом, в лицах рассказывая, что произошло на мельнице, когда я уплыл с девушками и упырями – Нокс задумал ее убить, а Барт вдруг воспротивился. Они подрались, Нокс хотел ударить мечом, но Барт помешал, а она успела ткнуть Нокса вилкой – удар пришелся вскользь.
- Почему ты не вызвал дождь? – спросила она. – Упыри бы разбежались.
- Забудь о дожде, - проворчал я. - А ты почему не применила колдовство?
- Забудь о колдовстве. Так ты ведь сказал, это нехорошо, - она передернула плечами, но потом помрачнела и тихо добавила: - Я испугалась, Ларгель. Я думала, что готова умереть, но оказалась обыкновенной трусихой…
- Никто не хочет умирать, - сказал я, проверяя, не осталась ли кровь на клинке. – Тебе нечего стыдиться. Даже он не хочет, - я через плечо посмотрел на Лелемио, который топтался поодаль.
- Он трус, - сказала Айфа презрительно. – Он всего боится. Он даже боится быть упырем, хотя сам выбрал эту долю.
- Это он тебе сказал? – спросил я, поднимаясь и подходя к упырю. Тот взглянул на меч в моей руке и втянул голову в плечи, как побитая собака.
- Это и так видно, - заметила Айфа холодно. – К чему тут слова?
- Да, я – жалкий трус, я боюсь быть упырем, - Лелемио захлюпал носом, размазывая слезы по грязным щекам.
- Ты не трус, - сказал я. – И я вижу, что ты не потерял душу, даже соприкоснувшись с тьмой. Пусть тебе хватит смелости выстоять до конца. Благословляю тебя и прощаю все грехи.
Он изумленно посмотрел на меня, не веря собственным ушам, и медленно преклонил колени. Я прочитал над ним разрешительную молитву и благословил, а потом взял Айфу за руку и повел к выходу.
- Оставим его здесь? – спросила она удивленно.
- Так будет лучше, - сказал я.
Мы сели в лодку, отчалили от берега, но Айфа все еще смотрела на меня с недоумением.
- Почему ты не убил его? – спросила она, когда мы отплыли локтей на тридцать.
- В этом нет необходимости, - сказал я.
- А почему он убил ее? – она говорила об Амелии, и я помолчал, задумавшись, прежде чем ответить.
- Потому что тяжело видеть, что такое случается с человеком, которого любишь. Лучше смерть.
Айфа сидела на носу лодки, лицом ко мне, и напряженно вглядывалась в туман. Вдруг брови ее изумленно приподнялись, губы приоткрылись, и она указала пальцем через мое плечо, в сторону мельницы. Я оглянулся, уже зная, что увижу. Из окон мельницы полыхали оранжевые языки пламени. Еще минута – и оно перейдет на крышу, и мокрые бревна не станут помехой огню.
- Наверное, он разлил по комнатам масло, - сказал я, продолжая грести. – Дружно полыхнуло.
- Он… сжег себя… - выдохнула Айфа. – Но это самоубийство!
- Нет, он поджег дом, - сказал я. – И просто остался там.
- Разве это не одно и то же? – спросила она, но не гневно, как раньше, когда упрекала меня в бесчувственности, а горько.
- Его все равно приговорили бы к сожжению, предстань он перед судом. Так что какая разница – здесь и сейчас, или там и потом.
Она замолчала, глядя на пожар широко распахнутыми глазами. Я подумал и сказал, чтобы ее утешить:
- Зато перед смертью он искупил свою вину. Небеса милосердны, они зачтут это.
Она только покачала головой.
Глава 42
Айфа Демелза
Мы плыли в лодке. Я смотрела на мельницу, а Ларгель греб, перебрасывая весло с одного борта на другой. Я смотрела на пожар, как завороженная, и только после того, как огонь охватил крышу, перевела взгляд на епископа. Он глядел на меня, и я поняла, что он уже давно наблюдает за мной.
- Что, святоша? – спросила я и вдруг улыбнулась. Да, мне было искренне жаль слабака Лелемио – упыря, труса, пусть труса и упыря поневоле - но сейчас хотелось смеяться и хохотать долго, до слез в глазах – наверное, сказалось напряжение последних дней. – Что такое? – повторила я.