Выбрать главу

- Я?.. Нет… Нет!

Убить его?! Одна мысль об этом разрывала мне душу и сердце. Вот так убить того, кто много раз спасал тебя? С кем привелось пережить столько страшных испытаний? Убить того… кого полюбила?..

Полюбила.

Это слово ударило меня сильнее, чем заявление о намерении епископа умереть от моей руки. И в самом деле, почему я так долго не признавалась себе в том, что произошло? Зло свершилось раньше, намного раньше. Когда же? Разве не леди Марил смутила меня, заронив мне в душу мысли о епископе, как о мужчине? Или это произошло раньше, когда я кормила его, раненого, с ложки? Или еще раньше, когда он не позволил Кенмару надругаться надо мной, а потом заслонил его от меня?

Он купил мне башмаки в Пюите… Он остановился на постоялом дворе, чтобы путешествие не было для меня тягостным… Он защищал меня… Обнимал и прятал, когда грозила смерть… И это зная, что я – ведьма, что я – убийца, проклятая и спала с демоном…

Как можно не полюбить такого человека? И как теперь можно его убить?.. Нет, я не поступлю, как упырь Лелемио.

- Я не сделаю этого, - сказала я твердо. – Просто не могу.

Он только вздохнул, продолжая копать.

- Ларгель, нельзя терять надежду, - убеждала я, - мы найдем лорда Саби или… или придумаем что-то еще!..

- Не надо ничего придумывать, - он прикинул размеры ямы и посчитал, что достаточно, кивнув самому себе. – На самом деле, все идет так, как должно было быть. И это – лучший выход, поверь.

- Лучший выход?! Ты должен привести меня на суд! Забыл?

- Что поделать? – ответил он философски, мгновенно меня взбесив. – Ларгель Азо не справился с заданием. И никто не удивиться, что ведьма, которую он вел на казнь, сбежала. Можно даже предположить, что Ларгель Азо убил ведьму…

- Ты предлагаешь мне бежать? – ахнула я.

Но он не ответил, а протянул кинжал рукояткой вперед:

- Убить совсем несложно, - говорил он будничным голосом. – Просто держи его крепко и ничего не бойся. У тебя получится.

- Не хочу! – закричала я и бросилась прочь, но епископ догнал меня в два шага, схватил за руку и вложил рукоять кинжала мне в ладонь.

Я пыталась разжать пальцы, но он сжал своей рукой мою руку и подвел к могиле, которую выкопал для себя. Он встал передо мной на колени, глядя снизу вверх, прямо в глаза, и просто сказал:

- Ты должна.

- Нет, нет... – стонала я. – Избавь меня от этого!

- Я не могу сделать это сам, тогда я навсегда потеряю небеса. А умереть от твоей руки… - он заколебался, но потом закончил: - не самая худшая и совсем не позорная смерть.

Я ждала, что он скажет что-то еще, но епископ замолчал и поднял голову, чтобы мне было удобнее, и пальцем прочертил по шее слева, показывая, как мне следует нанести удар.

- Ты безумен, святоша, - сказала я. – На что ты надеешься, вот так легко расставаясь с жизнью?

- Ни на что, - ответил он и закрыл глаза.

- А глаза зачем закрыл? Боишься? – выпалила я в последней попытке хоть как-то уязвить его, заставить желать жизни, а не смерти, спасения, а не гибели.

- Боюсь, у тебя дрогнет рука, - ответил он бесстрастно. – Не думай и бей посильнее.

Глупец! Злые слезы потекли по моим щекам, и я свирепо смахнула их. Ничтожный фанатичный глупец! Тупой церковник!

- Хорошо, - сказала я сквозь зубы и полоснула ножом.

Но полоснула не Ларгеля по горлу, а себя по руке. Порез сразу набух кровью.

Епископ тут же открыл глаза:

- Ты что это делаешь? – воскликнул он, отбирая у меня кинжал.

- Если ты говоришь верно, и моя кровь – противоядие против рабиа нокс, значит, она вылечит и тебя, - сказала я и прижала порез к ране Ларгеля – к одной, к другой, к третьей, щедро кропя их собственной кровью.

- Безумная, - прошептал он, но руки не отнял.

Он стоял передо мной на коленях, и я клонилась к нему все ниже и ниже, словно меня притягивала неведомая сила. Я положила ладонь ему на щеку, заставляя посмотреть мне в глаза, а потом поцеловала – в губы, нежно, и сама удивилась, откуда в моем сердце столько нежности.

Ларгель ответил на поцелуй – точно так же, как на упыриной мельнице, и притянул меня к себе, обхватив за талию. Он целовал меня жадно, как будто добирал все, чего был лишен за годы целибата, но вдруг отстранился и сел на край могилы, опустив голову.