- Можно переночевать и сытно поесть, - ответил виллан и тут же открыл нам ворота. – И с вас не возьмут ни медяка. Сегодня день святой Голейдухи, покровительницы дорог, и все путники найдут здесь кров и пищу.
- Жена? – шепнула Айфа, щипая меня повыше локтя. – С чего это ты повысил меня в должности, епископ? Раньше представлял сестрой.
- Да, глупость сболтнул. Скажем, что попутал жену с сестрой? - спросил я, а она засмеялась.
Нас проводили к старосте, и тот щедро разрешил нам занять сарай в его дворе, а еще подарил мне рубашку, куртку и почти новый плащ, а Айфе приказал принести женское платье, отказавшись от кинжала, что я предлагал в уплату.
- Святая Голейдуха – покровительница нашей деревни, - сказал он. – К тому же, вы претерпели в пути, это я вижу. Дающему возвратиться в сто раз, - он подмигнул Айфе. – Я прикажу затопить баню, приводите себя в человеческий вид, а потом приходите на площадь - поешьте и отпразднуйте с нами, если душа лежит к празднику.
- Непременно, - тут же ответила ведьма. – Мы столько пережили за последнее время, что удивительно, как остались живы! И это точно надо отпраздновать!
Откуда у нее только силы взялись – она вымылась и долго расчесывала волосы, пока мылся я, а потом потащила меня на площадь, схватив за руку – благоухающая чистотой, с распущенной гривой волос, блестящих, как шелк, с горящими глазами. Даже в одежде простолюдинки она была прекрасна, и я ощущал ее красоту так близко, и наслаждался этой близостью.
Вилланы встретили нас радушно, как родню из дальней деревни. Никто не задавал вопросов, и нас только угощали и поздравляли. Все было украшено факелами, березовыми ветками и лентами, а по краю площади стояли накрытые столы. Айфа не заставила себя упрашивать и сразу же уселась на свободное место, набирая в тарелку куски кровяной колбасы, ломти хлеба и кашу. Не отказалась она и от вина, и, пригубив его, закашлялась, а потом расхохоталась так заразительно, что вилланы, сидевшие вокруг, тоже засмеялись.
- Лучшее вино, что мне приходилось пробовать! - объявила Айфа во всеуслышание. – Оно как солнце – согревает сердце, но немилосердно кружит голову!
Вилланы ели и пили, и танцевали. Посреди площади на перевернутой бочке стоял скрипач и пилил смычком скрипку, отчего она пронзительно визжала. Стонали волынки, и флейта вела незатейливую мелодию, а ей вторил глухой рокот бубна. Вилланки повели хоровод вокруг костра, а мужчины встали вторым кругом. Два круга то сходились, то расходились, менялись местами, рассыпались на пары и снова собирались в ровные кольца.
Айфа Демелза сидела рядом со мной, уплетая за обе щеки жаркое из ягненка и прикладываясь к меху с вином. Я не мешал ей. До Тансталлы оставалось не больше двух дней, если нам ничто больше не помешает. И что-то должно было произойти за эти два дня.
- Ты разрешишь мне потанцевать с ними? – спросила она.
- Разве благородные леди танцуют с вилланками?
Она снова засмеялась. Она была весела и пьяна.
- Кто сейчас узнает во мне благородную? А ты не хочешь сплясать со мной, Ларгель?
- Нет.
- Ну и сиди здесь, как сыч, - сказала она беззлобно. – А я хочу отпраздновать наше освобождение с проклятой мельницы. И я хочу есть, пить и танцевать. И буду танцевать до утра, пока не умру от усталости. Ведь гораздо приятнее умереть в танце, чем на костре. Так, Ларгель?
- Умирать страшно, когда много грехов.
- Опять ты за свое, - она встряхнула головой, отчего по черной гриве прошла волна. – Я пошла. Ты меня не остановишь?
Я покачал головой, и она вспорхнула с места легко, как птичка.
Она влилась в толпу танцующих, и я почти потерял ее из виду. Иногда только пламя выхватывало из темноты ее смеющееся лицо – такое красивое, такое… счастливое.
Ко мне подходили люди – и мужчины, и женщины, предлагали выпить, звали плясать, но я отказывался. Я не пил и не плясал на праздниках последние девяносто пять лет, четыре месяца и… Совсем позабыл, сколько дней. Раньше я считал дни до того момента, когда смогу обрести покой, а теперь счет был потерян. Почему? Что изменилось? Разве раньше я не попадал в передряги с упырями и черными колдунами?