- Обычному человеку – нет, но наш Ларгель ведь необычный человек, - сказал демон сладко. – Вот и посмотрим, как он себя проявит. Вы будете вдвоем. Здесь. И я тоже здесь буду, но не на виду. Это будет забавная игра! Колдунья и палач! Вот так парочка! - он захохотал и исчез, унося мой кинжал.
Мы с Айфой остались вдвоем. Я оторвал от рубашки клок и зажал рану. Только тут Айфа опомнилась и вскочила, чтобы помочь. Пока она перевязывала меня и затягивала узлы на повязке, мы молчали. Потом я подошел к сухому дереву, которое ютилось между камней – кривое и твердое, словно само было камнем. Отломив пару толстых сучьев, я расстегнул плащ и перебросил его Айфе, а сам достал нож и устроился в тени, начиная обтесывать деревяшку.
Айфа стояла передо мной, прижимая плащ к груди, но вскоре не выдержала и спросила:
- Зачем все это? К чему этот странный уговор? Не все ли равно тебе, что со мною будет?
- Нет.
Она подождала и сказала:
- Я ненавижу, когда ты отвечаешь односложно.
- Зачем тебе ответ? – спросил я.
- Хочу знать причину, - она впилась в меня взглядом.
- То, что ты услышишь, тебе не понравится.
- Порой ты невыносим, как заноза, - сказала она. – Говори.
Я пожал плечами:
- Мне нечего сказать.
- Ты решил умереть мучеником? – она понемногу теряла терпение. – Это чтобы соединиться с ней, со святой Меданой?
- Такого грешника, как я, не возьмут на небеса.
- Тогда зачем?! Ты мог просто не приходить!
- Не мог, - я посмотрел ей в глаза. – И он знал, что я не уйду. Без тебя.
- Никогда не слышала подобной глупости!
- Ты принадлежишь только мне, - сказал я твердо. – Пока жив, я никому тебя не отдам. Даже демонам преисподней.
Она замолчала и горько усмехнулась. Между бровей пролегла морщинка.
- А как же Медана? Как же та страсть, которую ты столько лет питал к ней?
- Теперь есть только ты, - ответил я просто.
Почему женщинам так нужны слова, когда все понятно без слов?
- Зачем тебе эти палки? – спросила она, постилая плащ на землю и усаживаясь рядом со мной.
- Хочу вырезать шахматы.
- Шахматы? – она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
- Легче бороться со сном, когда занят делом, - пояснил я. – А я всегда любил резьбу по дереву.
- Сколько у тебя, оказывается, талантов, - горько фыркнула она, подпирая голову кулаком. – А я и не знала. И как ты намерен продержаться неделю без сна? К твоему сведению, одной из самых мучительных казней в древности было - лишение сна. Многие сходили с ума.
- Я знаю, - ответил я, снимая кору и отрубая чурбачок длиной в ладонь.
- Знаешь – и взялся за это?! – взъярилась Айфа.
- Я выдержу.
Она снова фыркнула и отвернулась, но молчать долго не смогла.
- Все, что написано в легенде о святой Медане – это ведь неправда, - произнесла она тихо.
- Правда, - ответил я, строгая, - но не все.
- Это… это не она вырвала глаза самой себе.
- Не она.
- Это сделал… ты? – она судорожно сглотнула перед тем, как выговорить последнее слово.
Я не стал лгать и кивнул.
- Не верю, что ты мог так поступить, - почти прошептала она. – Наверное, она была вовсе не святой, раз ты…
- Она была чистейшей из женщин! – оборвал я ее. – Это я был грешником.
- Расскажи, - сказала она тихо и твердо. – Я должна услышать правду.
Она слушала не перебивая, пока я рассказывал, как встретил однажды дочь короля и полюбил ее страстно, губительно, но она не захотела меня. Она не хотела никого, потому что душа ее принадлежала Яркому Пламени, а сердце стремилось в небо. Но я преследовал ее, а она ускользала. И хотя во всем небеса говорили мне свою волю, я не желал к ним прислушиваться, и был проклят, совершив убийство.
- Я не сразу понял, что произошло, - говорил я размеренно, как будто не вспоминал о своих грехах, а читал историю из церковной книги, и в душе было пусто, не было даже сокрушения о грехах – как будто все чувства разом умерли. Кроме одного…. – Бросил ее тело под дубом, глаза зашвырнул в озеро, а сам ушел. Напился в первом же кабаке, меня обобрали до нитки, крепко побили. Когда очнулся, пошел пешком домой. По дороге ограбил купца, который ехал на базар, забрал у него деньги и лошадь. И пропил все в этот же день. Меня нашел отец и хорошенько отлупил, привез домой, еще раз отлупил, чтобы пришел в себя. Потом жил дома год. И вдруг – чума. Все умерли, а я – нет. Я похоронил всех и думал, что мне несказанно повезло – выжил. Каким дураком я тогда был. Поехал в столицу, там тоже была чума. Умирали сотнями, а я провалялся неделю в горячке и встал здоровый, как ни в чем не бывало. Король усмотрел в этом милость богов и поставил меня главой городской стражи. Мы вывозили трупы и прогоняли от ворот вилланов, которые просились под защиту стен. После чумы началась война с северянами. В одном из боев меня проткнули насквозь копьем. Я пролежал день с трупами, а потом сам встал. И рана затянулась. Все думали, это чудо, а я тогда впервые испугался. Потом меня ткнули ножом, и попали стрелой, а я не умирал, и раны затягивались за пару дней, даже самые страшные. И я сбежал. Потому что было страшно до жути. Сбежал, но каждую ночь видел во сне то дерево, возле которого убил Медану. Тогда я думал, что сойду с ума. Промучился месяц или два и пошел к ней. Пришел на берег, отыскал ее. Она все еще лежала там и осталась нетронутой – ее ничто не коснулось. Ни тлен, ни дикие звери. Даже вороны не поклевали. И глаза до сих пор кровоточили. Я нырял, чтобы найти их, но не нашел. Тогда купил самого белого льна и завернул ее. Спеленал, как младенца. И понес в церковь. Она верила в яркое пламя, и я подумал, что там ей будет хорошо. Принес, хотел положить к алтарю, а войти не смог. Как будто какая-то сила удерживала на пороге. Я позвал священника, и он перенес ее к алтарю, а я только тогда я понял, что совершил. Я убил святую, и небеса отвернулись от меня. И я не мог даже подойти к ней. Поэтому решил идти в монастырь, чтобы умолить небеса дать мне Медану хотя бы после смерти. Тупой дурак, я даже не мог осилить своим умишком, что за мои преступления мне нет места даже на пороге монастыря. В послушники меня не приняли, и я жил три года у монастырских ворот – ел объедки, спал на земле и все время молился. Настоятель еще шесть лет испытывал меня – принял сначала чернорабочим, потом разрешил к исповеди, и только через десять лет допустил к причастию. А потом выяснилось, что я не старею. И я опять убежал. Жил в пустыне, прятался от людей, вымаливал прощение. Там меня нашел епископ Вимин. Он основал общину в лесу, который назвали Святым, и там подвизался с некоторыми верными, готовя их к особому служению. Так я стал охотником на упырей и черных колдунов. Там же придумали легенду, по которой я всегда объявлялся младшим сыном из рода Азо. Приходилось переезжать каждые десять лет, чтобы не вызвать подозрений, записи обо мне были переданы в Тансталлу и хранились там в тайне. Потом они попали в руки лорду Саби – когда он стал главой ордена. К тому времени я уже был рукоположен в епископы, а лорд Саби наделил меня даром яркого пламени, чтобы служил с большей пользой.