- Это Харут тебя совратил, - сказала она поспешно. – Он рассказывал, что искушал тебя снами.
- Харут тут ни при чем. Меня охраняло Небесное Пламя, и никакой демон не пробил бы эту защиту. Нет, я сам, по своей воле попустил грех с тобой – сначала в мыслях, а потом и на самом деле. И сделал это умышленно, от этого грех вдвойне.
- Что же ты наделал?! – крикнула она, вскакивая, и схватилась за голову. Если все знал, то зачем?
- Сделал – и ни о чем не жалею, - я снова принялся остругивать чурбачок, показывая, что разговор закончен.
Глава 48
Айфа Демелза
Я не знала, что подумать и ответить. Слишком много всего свалилось за последние несколько дней. Хотя, казалось, злоключения давно баловали меня вниманием. Но сто семнадцать лет… святая Медана… Я смотрела на Ларгеля. Лицо его ничего не выражало, и было словно высеченным из камня. И я сразу поверила, что это – правда. Вот его секреты…
Я слушала его исповедь, как во сне, и порой мне казалось, что я и в самом деле сплю, и все это происходит не со мной, а с какой-то другой Айфой, в какой-то страшной сказке, которая была рассказана ночью и забудется с приходом дня.
Но пробуждения не наступало, и мы с Ларгелем по-прежнему сидели среди камней. Вопрос сам собой сорвался с моих губ:
- А что значу для тебя я? И что сейчас значит для тебя принцесса? – я не смогла даже повторить ее имя, потому что оно было дл моего языка, как уголь – так и прижигало. Ведь Ларгель любил ее. Столько лет, столько десятилетий… Может ли быть так, что он забыл свою святую любовь ради меня? Может?
Но я напрасно ждала объяснений. Ларгель был скуп на слова, как та деревяшка, которую он кромсал ножом.
- Как же злит твое молчание, - не выдержала я, вскочила и беспокойно заходила туда-сюда. – Почему ты не можешь сказать прямо?
Ларгель опустил нож и посмотрел на меня – снизу вверх:
- А что значит для тебя этот демон?
Вопрос застал меня врасплох, и я не сразу нашлась с ответом, но потом сказала:
- Сейчас – ничего. Это был обман, ложные чувства… Теперь я думаю, что тогда я попала в ловушку, потому что очень желала чувств настоящих. Мне казалось, я жажду знаний, но искала любви… Я поторопилась, была неразборчива – и поплатилась за это. Потому что теперь оно пришло – то, настоящее. А мне надо платить за грехи прошлого.
Он медленно кивнул, словно пропуская мои слова до самого сердца, и произнес:
- Считай, я ответил тебе то же самое.
- Вот как? – не собиралась я сдаваться. - А почему у тебя отняли дар? Говорят, что он проявляется только у тех, кто любит. Получается, сейчас в твоем сердце нет любви?
- Дар проявляется только у тех, кто влюблен страстно и губительно, - сказал он, снова принимаясь за резьбу. - А то, что сейчас – это не губительная любовь, а спасительная. И я готов бросить вызов каждому, кто станет утверждать обратное.
Скажи он напрямик, что любит меня – я бы не поверила. Но вот это – это был настоящий Ларгель.
- Любовь? – спросила я, глядя на него испытующе и пристально.
- Я за всю свою жизнь не болтал столько, - проворчал он. – Сколько раз я еще должен это повторить, чтобы ты поняла и поверила?
- Скажешь сто раз – и мне все будет мало! Почему ты не смотришь на меня?
На губах его мелькнула даже не усмешка – тень усмешки, а потом он ответил:
- Чтобы не захотелось.
- Ларгель! – крикнула я, не зная – смеяться или плакать.
- Не надо пустых разговоров, - сказал он. – Найди лучше ручей. Я слышу журчание воды, где-то вон там, - он мотнул головой, указывая направление. – Пить нам что-то придется. И есть.
- Хорошо, - я подвернула подол, чтобы удобнее было карабкаться по камням, как вдруг нечто привлекло мое внимание. – Посмотри, - сказала я Ларгелю, указывая на плоский камень. Там из ниоткуда появились скатерть, ломти пышного белого хлеба, жареная утка, яблоки и груши, и в довершение всего – стеклянный запотевший кувшин, полный до краев темно-красным напитком.
- Лучше бы нам этого не пробовать, - сказал Ларгель, и мы одновременно отвернулись от заманчивой и соблазнительной еды.