Харут попятился, закрываясь от света, который исходил от белого лица и нежных рук. Я тоже не смог долго смотреть на принцессу, как невозможно было смотреть на солнце, и закрыл глаза.
- Ты не получишь его, - повторила Медана, - потому что он принадлежит небесам. Он мой. А ты убирайся. Милостью небес тебе дано выбирать – будешь ли страдать при существовании этого мира или после. Тысячелетия или вечность – ты ведь понимаешь, о чем я?
- Опять в цепи?! – взвизгнул Харут.
- Выбираешь только ты, - ответила Медана.
Демон заскулил. Я посмотрел на него – он уменьшился в размерах и стал размером с собаку, заламывал верхние конечности и припадал на нижние – теперь он не был царем зла, как величал себя, а был жалок.
Он метался из стороны в сторону, пытаясь укрыться от взора Меданы, но небесный свет, исходивший от нее, держал его, как веревками.
- Вечность! – заорал он вдруг. – Я выбираю вечность!!
- Пусть будет так, - согласилась Медана и взмахнула рукой.
В то же мгновение Харута сковали сверкающие цепи, и он провалился подземь, воя, как бешеный волк.
- Это была ты, - сказал я, прижимаясь лицом к ее груди и вдыхая запах – такой знакомый, свежий, придающий силы, запах белых лилий. – Сразу понял, что ты не оставила меня – из-за солнечного зайца. У тебя был ручной заяц, когда ты жила в доме отца.
- Ты помнишь, - она обняла меня, укачивая, как ребенка.
- Всегда помнил. Ты так добра, что даже лесные звери приходили к тебе и ели с руки. Ты даже демона решила спасти.
- Не я, - возразила она. – Это решили небеса. Но он сам выбрал свою судьбу. И выбрал правильно.
Мы начали подниматься в небо – летели, как птицы, хотя у нас не было крыльев.
- Лучше пострадать сейчас, - говорила Медана, лаская меня сияющим взглядом, - а потом наслаждаться вечностью, чем править землей тысячу лет и потерять небеса.
- В бессмертии нет ничего хорошего, - ответил я, ощущая блаженное спокойствие тела и духа. – Бессмертие – это проклятье.
- Бессмертие без небес, - поправила она. – Сколько раз я говорила тебе, мой рыцарь, что душа бессмертна, и она радуется, когда соединяется с небесами.
Я заставил себя взглянуть ей в лицо:
- Твои глаза… Они еще прекраснее, чем были при жизни.
Она кивнула с улыбкой.
- Значит, ты простила меня?
- Простила еще тогда, у дерева, - сказала Медана. – И все эти годы молилась за тебя, плакала о твоей душе, чувствовала твои страдания. Ты ведь мой рыцарь, забыл? Мой рыцарь навеки. Так ты обещал мне когда-то. Оставайся со мной, и твое бессмертие не будет больше в тягость.
Хотелось остаться – чтобы никогда не знать боли, сомнений, холода и голода. Не знать страданий и жить в мире с собственным сердцем. Но я беспокойно зашевелился, пытаясь посмотреть вниз, и Медана остановила полет и поддержала меня, будто я был слабым ребенком, а она – любящей матерью.
- Ты говоришь так, будто и у меня есть выбор? – спросил я.
- Есть, Ларгель. И тебе тоже небеса разрешили выбирать. Останешься ты здесь, со мной, или вернешься на землю. К ней, - она легко повела рукой, тучи разошлись, и я словно в далеком зеркале увидел Айфу Демелза.
Она стояла на коленях перед моим телом, гладила меня по голове и плакала.
- Она плачет, - сказал я.
- Да, и молится, - ответила Медана.
Фигурка Айфы казалась совсем маленькой, черной – распущенные волосы покрывали ее до талии, и платье тоже было черным – по крайней мере, мне так казалось. Я перевел взгляд на сияющую Медану, чьи одежды были белее снега, и снова закрыл глаза, не в силах вынести слепящий свет.
- Что ты решишь? – спросила она. – Кого выберешь? Меня или ее? Небеса или землю?
- Зачем ты спрашиваешь? – ответил я вопросом на вопрос. – Ты же знаешь ответ.
- Знаю. И всей душой верю, что ты делаешь правильный выбор, - Медана легко поцеловала меня в лоб, и я почувствовал, что она улыбается. – Но ты должен сказать это, чтобы засвидетельствовать перед небесами.
- А мое проклятье?
- Его нет. Ты искупил зло, что совершил. Выбор, Ларгель, выбор. Я жду твоего ответа.