Кенмар стоял у дерева, борясь со сном, Айфа Демелза мирно спала. Я посмотрел на нее с подозрением: не она ли наслала дурной сон? А в том, что сон был дурной, сомнений не оставалось.
Подобравшись к ведьме поближе, я склонился над ней, заглядывая в лицо: притворяется или нет?
- Мастер? – изумленно позвал меня Кенмар, но я махнул рукой, чтобы не шумел, и коснулся щеки Айфы Демелза, чтобы удостовериться наверняка.
Ведьма не пошевелилась, только всхлипнула во сне и чуть-чуть двинула головой. Значит, и правда – спит.
Я не встречал и не слышал ни разу, чтобы спящая ведьма могла наложить чары. И эта вряд ли была способна на такое. Значит, дело во мне. От этого стало еще противнее, потому что походило на предательство к памяти Меданы. До недавнего времени мне никогда не снились другие женщины.
Но почему такие сны?
Рубашка. Она вернула мне рубашку. Но если бы на ней были заклятья, я бы почувствовал. Дернув квезот за ворот, я оттянул льняную ткань, и понюхал. Рубашка пахла ведьмой. Запах приятный, но совершенно чужой. Вот и причина. Я тут же разделся до пояса.
- Что-то случилось, мастер? – встревожился Кенмар.
- Ничего, - ответил я и пошел к реке.
Там я долго полоскал рубашку, чтобы не осталось ведьминого духу, и поплескал на себя водой. Можно было выкупаться, но речка оказалась мелкой – глубиной до колена. Вернувшись и распялив рубашку возле костра, чтобы просохла побыстрее, я поворошил горящий валежник и задумался, глядя на спящую Айфу Демелза. Надо попытаться разговорить ее. Вызнать, кто и как научил ее колдовству. Можно прикрикнуть, припугнуть чтобы поскорее признавалась. Можно постараться расположить к себе показной добротой. К каждой ведьме свой подход. Посмотрим, что подойдет для этой.
Сон прошел, и я отправил Кенмара отдыхать, а сам просидел до рассвета, глядя на огонь и поглаживая медальон с мощами святой Меданы который носил, не снимая, вот уже девяносто лет.
Глава 7
Айфа Демелза
Утро выдалось солнечным, и день обещал быть жарким. Зацвела жимолость, и ее аромат приманивал пчел и шмелей. Они так и роились над нашими головами, пока мы брели старой лесной дорогой. Кенмар отмахивался, а я знала, что нельзя беспокоить маленький народец и не делала резких движений, даже если какое-нибудь пушистое полосатое тельце пролетало перед самым носом.
Ларгель Азо шел впереди, таща на одном плече сумку, на другом седло. Мне было любопытно, куда они дели коней, но спрашивать я не решалась. Дух мой по-прежнему был в упадническом состоянии, но радовало хотя бы то, что не пришлось сразу же столкнуться с легендарной жестокостью служителей церкви. Свежая рубашка и новая юбка (а по правде сказать, не совсем уж и новая) хоть чуть-чуть примирили меня с моим нынешним положением. И хлеб. Я не понимала его ценности и вкуса, пока не пришлось прожить несколько месяцев на траве и рыбе.
Я шла за епископом и размышляла, как мало надо, чтобы человек из благородного существа превратился в нищеброда, которому главное – сытно поесть и не мерзнуть.
Растоптанные туфли натирали ноги, потому что чулок у меня не было – их пришлось распустить, чтобы сделать сети, когда я только пришла на остров. На первом же привале я подложила под пятки листья лопуха. Епископ увидел это, но ничего не сказал. Я подумала, что он должен быть доволен, что я претерпеваю в пути такие неудобства. Церковь считала, что физические страдания – лучшее искупление грехов. Про Ларгеля Азо говорили, что он женился на церкви. А значит, он полностью разделяет ее убеждения.
Ученик Кенмар тащился то позади меня, то обгонял, чтобы пошептаться со своим наставником. Что он там у него выведывал, меня не особенно интересовало. Наверняка, какие-нибудь уловки по поимке черных ведьм. Иногда ученик посматривал на меня. Смотрел хмуро и с подозрением. Я отвечала ему ледяным взглядом, показывая, что его внимание неприятно.
До деревни мы добрались только к вечеру, и ученик тут же отметил, что в деревне Большие Дома не было ни одного большого дома.
- Жалкие лачуги, - сказал он, сплюнув. – Уверен, что здесь и лошадей-то нет. Одни мулы или ослы.
Деревню огораживал бревенчатый частокол, но ворота были еще открыты. Ларгель Азо пошел прямиком к ним, но вдруг остановился и сказал, обращаясь к ученику: