Кенмар со вздохом поднялся и направился в указанную сторону, распинывая валежник.
Я ждал, что ведьма бросится отстаивать безобидность колдовских знаний, но она почему-то молчала. Не утерпев, я приподнял шапку. Айфа Демелза сидела, прислонившись спиной к камню, и сосредоточенно смотрела куда-то в сторону. Я проследил ее взгляд, но ничего интересного не увидел, и понял, что она глубоко задумалась. И была смущена душою.
Что заставило ее смутиться? Мои слова о демонах?
Неясная тревога охватила меня. Какие-то невнятные воспоминания – как сон о сне. Что-то было связано с замком Демелза, что-то отвратительное до омерзения, но что именно – я не мог припомнить, как ни силился. Человеческая память не выдерживает груза годов и столетий. А вот пергамент хранит все. Я много лет вел записи о странных случаях и странных существах, с которыми приходилось сталкиваться. Книга с записями хранилась в потаенной библиотеке, в столице. И именно туда я пойду сразу же, как только доберемся до Тансталлы.
- О чем ты думаешь, когда вот так смотришь на меня? – спросила вдруг Айфа Демелза, и я очнулся от своих мыслей, и обнаружил, что испытующе рассматриваю ее. – Я кажусь тебе злом во плоти?
- Кажешься, - признал я.
- А что на самом деле? Я и правда – зло?
- Это решит суд.
- Суд? Разве у тебя нет собственного мнения?
- Есть, - ответил я и снова закрылся шапкой.
Но теперь ведьма молчать не пожелала.
- И каково твое мнение обо мне?
- Ты – зло.
- Благодарю за добрые слова, - в ее голосе послышалась язвительность. – А себя ты считаешь добром?
- Нет.
Она удивилась и задумалась, а потом сказала:
- Прямой ответ. Так ты – тоже зло?
- Нет.
Она снова помолчала, а потом спросила:
- Кто же ты, Ларгель Азо?
- Грешник.
- А грешник – это зло или добро?
- Не играй словами, - ответил я ей миролюбиво. – Сейчас ты не хочешь знать истину, а стараешься уязвить меня. Ничего хорошего из этого не выйдет.
- Как будто ты знаешь мои желания и намерения, - сказала она и вслух произнесла мои мысли о ней: - На самом деле, ты глух. И что бы я ни говорила, не услышишь. Почему церковь так ограниченна в своих взглядах? И так жестока к тем, кто нарушает ее законы? И почему мы должны их соблюдать? Кто позволил церкви устанавливать правила?
- Ты же подчиняешься королевским приказам, - сказал я. – А небеса – превыше короля.
- Но церковь проповедует милосердие. Почему же она преследует нас? Разве не следует простить и помиловать?
- Церковь заботится обо всех. И о заблудших тоже. Даже если раскаешься, - сказал я, - на твоей душе останутся язвы. Чтобы излечить их, нужно очищение. Очищение через боль – самое действенное лекарство. Хочешь спасти душу – смири тело. И так будешь спасен.
- Это, по-твоему – милосердие? А как же жалость?
- Ты предлагаешь мне жалеть волка, который зарезал стадо овец и подбирается к другому стаду? – спросил я с усмешкой. – А мне жаль овец – безответных, не способных защитить себя от хищника.
- Но такова волчья суть, – возразила она. – Самой природой установлено, чтобы волк питался овцами.
- Тогда пусть не плачет, когда получит от пастуха рогатину между ребер, - сказал я жестко. – Потому что такова моя природа.
- Ты не пастух, - ответила Айфа Демелза. – Ты сам – волк.
- Думай, как тебе пожелается, невинная овечка.
Она снова начала меня ненавидеть. Она просто пестовала в душе ненависть и презрение. Но за многие годы я привык к этому. Ведьмы всегда ненавидят тех, кто говорит им, что они – ведьмы, и что они творят зло.
Вернулся Кенмар и сказал, что не нашел и следа колодца, родника или пруда. Айфа Демелза с показным сожалением прищелкнула языком. Я видел, что Кенмара так и подмывало вступить с ней в богословский спор, но это было бы неразумно, о чем я ему и сказал, вернув Айфе Демелза ее слова:
- Не трать красноречие понапрасну. Бессмысленно проповедовать глухому.
- Скорее, это был бы разговор слепого с глухим, - сказала ведьма.