Он отрицательно покачал головой, но меня не обманул.
- Не лги, - сказал я не повышая голоса, но вилланы замолчали, как один, и слова мои услышали все. – Я видел сыр и хлеб в голубятне. Твоя жена кормила упыря. А ты думал, что полынь и мак помогут. Трижды дурак. Ты ответишь за преступление. И жена твоя ответит.
- Он наш сын, - возразил староста тихо, а старостиха побледнела, но не заплакала, и сжала губы с видом мученицы за правду.
- Он был вашим сыном, но превратился в чудовище. Три женщины пострадали из-за вашего молчания. Тебе доверили хранить этих людей, а вместо этого ты подверг их жизни опасности. Такое не прощают. У тебя есть четверть часа на молитву и последние распоряжения.
В это время я не утерпел и снова прислушался к Айфе Демелза. Но ее восхищение исчезло. Остались только горечь и сожаление. И презрение. И гнев. Да, вот это – та Айфа Демелза, которую я успел узнать. С возвращением, настоящая ведьма.
- Помоги мне, - велел я Кенмару, перебрасывая через сук веревку. – Свяжи им руки и найди скамейку или чурбаки. Бочка тоже сойдет.
- Вы хотите повесить их, мастер? – спросил Кенмар дрожащим голосом.
Хорошо, что спросил тихо, и вилланы не слышали.
- Не дрожи, как заячий хвост, - сказал я. – Ты – служитель церкви, и должен принимать решения без сомнений. Если мы начнем сомневаться в том, что делаем, что останется этим беднягам? – я повел глазами в сторону вилланов, сбившихся в кучу, как овцы. – А про старосту и его бабу тебе не стоит переживать. Они нарушили закон, не донесли об упыре. Это привело к гибели трех женщин и поставило под угрозу жизнь всей деревни. За это повесить – слишком легкое наказание. Но они молчали из-за сына. Я понимаю. Поэтому повешу сам, без суда. Я не бессердечное чудовище.
- Какое изумительное милосердие, - раздалось вдруг совсем рядом.
Я обернулся, подавляя вздох.
Конечно же, ведьма.
Кто еще осмелился бы осуждать действия служителей церкви.
- Чего тебе? – спросил я, проверяя, хорошо ли скользит петля.
- Ты и в самом деле решил их повесить? Этих стариков?
- Они такие же старики, как их сынок – невинное дитя.
- Это жестоко. Отдай их под суд, - заговорила она, глядя отчаянно, будто прыгала в омут со скалы. – Пусть их судят. А так – это просто убийство. Чем тогда ты отличаешься от них самих? И от Адагарда?
- Тем, что не казню невиновных.
- С каких это пор ты взялся судить – кто заслуживает наказания, а кто нет? – спросила она.
- С тех пор, как начал служить яркому пламени.
- О! Так это яркое пламя приказало тебе убивать всех без разбора?
- Не всех. Только тех, кто заслужил смерть.
- Ты глухой, как дубовая доска, - сказала Айфа Демелза. – Неужели тебе не жаль этих людей? Меня ты не отдал на расправу тем вилланам в Лейше. Почему же этим не разрешаешь предстать перед судом?
Обычно такая презрительная и холодная, она сейчас горела праведным гневом. И искренне не понимала, почему я собрался казнить старосту и его бабу.
Не знаю почему, но я посчитал нужным успокоить ее.
- Суд приговорил бы их к мучительной казни, - сказал я, и сам удивился, что говорил, как извинялся. – Поверь, лучше быть повешенным, чем умирать на колу. Некоторые умирают быстро, если кол пройдет прямо, но если он выйдет через брюшину… Так можно и неделю проболтаться.
Она посмотрела с ужасом, закрыла рот ладонью и побежала прочь.
- И я правда не хотел тебя мучить. Тогда, ночью, - сказал я запоздало, но она уже умчалась куда-то за деревья.
Кенмар вернулся, пиная перед собой бочку и пристроив на плече колченогую скамейку, а я некоторое время смотрел ведьме вслед, раздумывая – догонять ли. Но потом рассудил, что далеко она не убежит, даже если решится на подобную глупость. А у меня были дела поважнее.
- Помоги женщине встать на бочку, - сказал я Кенмару и начал читать разрешительную молитву, отпуская старосте и его жене все грехи перед смертью.
Когда дело было сделано, и я удостоверился, что отступники мертвы, и прочитал над ними прощальную молитву, Кенмар отправился за мулами, а я пошел разыскивать Айфу Демелза.
Она убежала недалеко – пряталась за сараями на окраине Пюита.