- Нет, это была не защита. Ты гордилась своей силой. И применила ее, зная, что действуешь против слабого.
- Это тот-то простолюдин – слабый? Ты бредишь, епископ.
- Он слаб по сравнению с тобой. Я видел твою силу там, на острове. Благодатная вода, пробивающая брешь. Сомневаюсь, что у пьяницы был доспех без прорех. Так что ты просто ударила беззащитного. В чем ты лучше Кенмара?
Она порывисто задышала и сделала еще одну попытку оправдаться:
- Он напал на меня.
- Он всего лишь тебя хотел, - сказал я. – И даже ни к чему не принуждал. Он действовал по своей природе, а ты нарушила не только природные, но и человеческие законы.
- Значит, в его вожделении не было ничего противозаконного? Так, епископ?
- Всего лишь мужское желание, оно…
- Да что тебе известно о желании?! – вдруг вспылила она.
Мы стояли почти рядом, на расстоянии даже меньше, чем вытянутая рука. Айфа Демелза подалась вперед, глядя мне в лицо, и ее распущенные волосы коснулись моей руки – совсем как в том сне, когда она приходила меня соблазнять. Я отступил, чтобы не чувствовать шелковистость ее волос, потому что это смущало, но она приняла мое отступление, как свою победу и сделала шаг вперед, почти притиснув меня к стене.
- Ты холодный, как мертвец, - сказала она обвиняющее. – В тебе нет ничего человеческого. Ты и не мужчина вовсе, а статуя в штанах. Надеть на тебя юбку – ничего не изменится. Ты не видишь разницы между мужским желанием и разбойничьей похотью, оскорбительной для женщины.Так что не рассуждай о том, чего не понимаешь.
От нее не пахло лилиями, но она так и пылала, и даже удивительно было, что колдовство она постигала через воду. Она была совершенно иной, нежели в моем сне, но близость ее взволновала меня так же.
- Для тебя нет ничего страшного, если мужчина вожделеет к женщине, - продолжала она обвиняющие речи, все больше наступая на меня, - ведь это мужчина. А женщине надо только терпеть. Ведь с ней ничего слишком страшного не случится, если мужчина последует своей природе. Женщины должны смиряться и терпеть, терпеть и смиряться. Но я не смирюсь. Слышишь? И никто не получит меня, пока я сама этого не захочу. Пока я не приду сама!
Последние слова она почти выкрикнула и вдруг осеклась. И снова появился страх. Как будто она сказала нечто такое, чего испугалась сама.
- Что тебя страшит? – спросил я напрямик, и вся ее пылкость разом пропала, а на смену пришли осторожность и холод. На меня так и повеяло замогильным холодом. Холодом преисподней. Говорят, что в бездне, где держат души грешников, пламя и жар, но это неправда. Там холод, лед и пустота. – Кого ты боишься?
Я положил руки ей на плечи и слегка сжал, желая привести в чувство и показать, что готов выслушать ее признание. Но признания не последовало, хотя она не сделала попытки освободиться. Стояла, охваченная внезапным ужасом, переживая какие-то свои воспоминания.
- Боюсь тебя и подобных тебе, - сказала Айфа Демелза тихо, и я сразу понял, что она лжет. – Вы – самое мерзкое зло на этой земле. И даже тот вчерашний пьяница не так мне противен, как ты и твой ученик. Ты лицемер и убийца, и готовишь такого же лицемера себе на смену. Еще и труса, притом. Отпусти.
Я разжал руки и посторонился, давая ей дорогу. Айфа Демелза взбежала по ступеням легко, как горная коза, даже не оглянувшись. Когда я вернулся в комнату, ведьма уже лежала в постели, но не спала, потому что дыхание было прерывистым. Кого же она боялась, если он казался ей настолько страшнее меня, что она не посмела сказать о нем ни словечка?
Разбудив Кенмара, я велел ему присматривать за ведьмой, а сам завернулся в плащ и проспал до завтрака. Без сновидений, слава яркому пламени. Я проснулся, когда Кенмар расхаживал по комнате, громко скрипя половицами, а Айфа Демелза сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела в окно.
- Хозяйка зовет к столу, мастер, - сказал Кенмар приветливо. – Доброго вам утра.
- Да, самое время вспомнить, что утро - доброе, - сказал я, потерев лицо ладонями.
Айфа Демелза покосилась в мою сторону, а увидев, что я надеваю квезот, не выдержала: