- Не вмешивайся в нашу беседу, - сказала я тихо, но угрожающе.
- Это ты не болтай о том, о чем не положено, - на этот раз не отступил Кенмар. – Скоро придет мастер, и если не хочешь опять оказаться связанной, то сейчас же поднимайся в комнату и сиди там. А ты иди домой и не выходи никуда, - велел он старухе.
- Но епископ поручил тебе присматривать за нами обеими… - начала я коварно.
- Ты важнее, ведьма, - сказал Кенмар, как отрезал. – Можешь убить меня, но с мастером тебе не справиться. А за мою смерть он отомстит вдвойне.
Не знаю, говорил он правду или храбрился, но убивать я его не собиралась. Глупый, самодовольный трус, вот кто он был. Мне и так грозили смертью, и добавлять к списку грехов убийство служителя яркого пламени это было все равно, что добровольно сунуть голову в петлю. Элта споро поднялась, поклонилась Кенмару и хозяевам «Бурого бобра», прятавшимся за косяком, и вышла.
- Поднимайся в комнату, - повторил Кенмар, для пущей наглядности указывая в сторону лестницы.
Я не стала злить его еще больше, и пошла наверх. Все равно не хотела сидеть в общем зале, до возвращения епископа.
В комнате я села на кровать и подвинула ширму, чтобы Кенмар не мог меня видеть. Я-то его прекрасно видела – через дырку в тканевой перетяжке. Он сел на пол у окна и начал точить ножи. Наверное, делал это с умыслом запугать меня окончательно, а может, так чувствовал себя увереннее.
Прошел час или больше. Ларгель Азо не возвращался, и Кенмар все чаще поглядывал в окно и прислушивался, когда внизу хлопала дверь. А еще ему было скучно. Я поняла это, когда он в десятый раз начал полировать клинки, и специально молчала, хотя мне о многом хотелось его порасспросить, да и момент был подходящий – пока строгого наставника не было поблизости. Но одно из правил того, кто управляет человеческой натурой – не заговаривать первым. Кто первый заговорил – тот заведомо проиграл.
И Кенмар проиграл.
- Эй, - позвал он меня, - а правда, что все ведьмы в мае летают на Воронью гору и пляшут там вокруг костра голые?
- Мне не известно, чем занимаются ведьмы в мае, - ответила я сдержанно, внутренне радуясь маленькой победе. – Ведь я не ведьма.
- Ты – ведьма, - сказал он с удовольствием. – Мастер обвинил тебя, а он никогда не ошибается. Так что? Вы и правда пляшете голые? – он невольно выделил голосом последнее слово, и я презрительно покривилась.
Все они такие – лицемерные церковники. Строят из себя святых, а на самом деле только и думают, что о грехах.
- А вы и правда пытаете женщин каленым железом? – ответила я ему в тон. – И насилуете их острыми предметами, чтобы признавались даже в том, чего не совершали?
- Замолчи! Такого никогда не было, лгунья! – крикнул он.
Я беззвучно посмеялась, оставаясь за ширмой невидимой, и спросила с притворным смирением:
- Ты же сам заговорил со мной, расспрашивал, а теперь приказываешь молчать? Так чего ты на самом деле хочешь, щенок волка по имени Ларгель?
- Замолчи! – он вскочил, роняя ножи, и тут же бросился их поднимать, ругаясь сквозь зубы.
Теперь я засмеялась не таясь – очень уж он был забавен, ползающий по полу.
- Когда-нибудь в Эстландии не останется ни одной ведьмы, - пообещал Кенмар. – Всех вас изведем под корень. И тех, кто портит людей черным колдовством, и тех, кто притворяется добрыми.
- Не надорвись, - пожелала я ему.
- Я всему научусь у мастера, и буду, как он. А может, даже лучше него.
- Не будешь.
- Болтай, ведьма! – сказал он презрительно.
Выдержав несколько мгновений молчания, я заговорила:
- В чем радость – походить на Ларгеля Азо? Твоя жизнь, как и жизнь твоего мастера пуста. Ваша единственная радость – гордиться тем, что убили еще пару человек. Упырей, ведьм или безвинных – какая вам разница? Убьете безвинных – расскажете, что они были колдунами. Убьете колдунов – скажете, что их было десять, и все желали вам смерти. Твой мастер бездушен, но хотя бы не трус. А ты – трус. И там, где твой мастер полезет в чумной колодец, ты предпочтешь убежать.
Эти слова прижгли Кенмара, как головней.
- Что это ты промяукала? – спросил он, пинком сдвигая ширму, и встал передо мной, вцепившись в поясной ремень – сильный, красивый, при власти, и злой оттого, что какая-то обреченная ведьма посмела усомниться в его успешной жизни и его благородной натуре.
- Плохо слышишь? – спросила я делано вежливо. – Ты – трус. Твой мастер – жесток и бессердечен. Повторить еще раз?
- А ты, ведьма, смела и сердечна? – спросил он с присвистом и наклонился надо мной.