- Я говорила, что надо было нападать всем вместе! – завопила Адалаида, перемежая крики площадной руганью. – А ты все равно умрешь! Все равно! Все равно!
- Пусть небеса тебя услышат, - пробормотал я, заставляя ее перевернуться, чтобы ударить наверняка.
Тут она снова изловчилась вцепиться мне в предплечье зубами, прокусив руку насквозь. Первым моим желанием было вырваться из ее челюстей, но я пересилил боль и еще сильнее вдавил руку между ее зубов. Адалаида опрокинулась на спину, вгрызаясь в меня все глубже, и в это время я воткнул кол ей в грудь, пригвоздив к земле.
Упыриха тут же выпустила меня и издала вопль – тонкий, девичий, почти человечий. Не теряя времени, я ударил ее еще и кинжалом, метя в сердце.
- Достал, проклятый! – прохрипела она, хватая ртом воздух.
- Вот и конец игре, - сказал я сквозь зубы. В глазах темнело от боли, но расслабляться было нельзя. Я пошарил в траве, отыскивая меч, чтобы отрубить упырям головы.
- Игра не окончена… нет, не окончена… - выплюнула Адалаида вместе с кровью.
- Окончена, - заверил я ее, поднимая меч и поднимаясь сам. – Долетались, пташечки.
- А как там твоя пташка? – прохрипела она, силясь улыбнуться перед смертью, но улыбка получалось похожей на оскал. – Та, что с гнилой кровью? Она не сказала, откуда у нее метка на ноге?
Я пожалел, что прибил ее слишком рано, и невольно опустил меч. Неужели, она что-то знала об Айфе Демелза?
Упыриха угадала мои сомнения и захихикала:
- Не сказала… Она скрытная, твоя пташечка. Порасспроси ее как-нибудь… с пристрастием… его это обрадует… А сестренка отомстит за меня… - в горле у нее забулькало, она заскребла ногтями по земле и затихла.
Прежде всего я отрубил головы всем троим, а потом забросал камнями – тела и головы отдельно. Лучше было бы похоронить или сжечь, но сейчас у меня не оставалось на это сил.
Когда луна почти скрылась с небосклона, я добрался до «Бурого бобра». Дверь была гостеприимно открыта, и стучать мне не пришлось. Прокушенная рука болела все сильнее, я поднялся по лестнице, стараясь ступать бесшумно, насколько позволял скрипучий пол, хотел постучать, но из-за двери послышались возня и приглушенные стоны. Я дернул дверную ручку изо всех сил и вырвал стальной крючок из ободверины вместе с гвоздем в палец толщиной.
Первое, что бросилось в глаза – голое женское бедро. Белое, красивое, словно изваянное из мрамора. И только потом я разглядел жадную мужскую руку на этом бедре. И Кенмара, который пытался одновременно распустить вязки на своих штанах и ощупывал ведьму. Он был так увлечен, что ворвись сейчас в комнату десяток упырей, не заметил бы их, пока не вгрызлись. Опрокинутая ширма валялась на полу.
Глава 15 (окончание)
Ларгель Азо (продолжение)
Ведьма, которую я связал, дабы обезопасить Кенмара, извивалась всем телом и брыкалась, пытаясь бороться. Глаза у нее были завязаны, и она бодалась наугад, а с кончиков пальцев струились синие волны колдовства, но я озаботился связать ведьме руки за спиной, и волны не имели убийственной силы – даже не могли достичь Кенмара. Ведь воде всегда требуется придать направление, сама по себе она не полетит, как стрела.
Мне понадобилось два шага, чтобы добраться до них. Силы я не пожалел - схватил Кенмара за шкирку, стаскивая с ведьмы, и ударил в ухо. От удара он улетел к стене, врезавшись головой. Я приподнял его за волосы и еще раз ударил – на сей раз в живот, а потом снова отшвырнул. Кенмар зацепил стул, и он с грохотом упал на пол. Мой ученик прикрыл голову руками и заскулил, прося прощения, но я его не слушал. Одернул на ведьме платье, прикрыв наготу, снял повязку с глаз и помог избавиться от кляпа.
- Это не я, не я! – повторял Кенмар, потирая ушибленные места. – Это ведьма меня совратила!
- Мерзкий червяк! – крикнула ведьма, едва смогла говорить.
Я потянул узлы на веревках, стягивавших ее руки, но сразу же пожалел, что освободил ее так быстро.
Она вскочила и немедленно послала в Кенмара колдовскую волну. Я успел встать на пути и получил удар почти вплотную. Яркое пламя уберегло меня, но я был уже слаб, и меня отбросило к столу. Как будто был в рыцарском панцире, и лошадь лягнула в грудь – дыханье занялось, а в глазах потемнело.