Кенмар заметил, что я открыл глаза и тут же начал жаловаться:
- Смотрите, мастер, что она творит!
- Всего-то велела вымыть пол, чтобы не чувствовать себя, как в хлеву, - Айфа Демелза тоже увидела, что я проснулся и подошла открыть окно, кивком предлагая Кенмару убраться с дороги.
Тот нехотя отошел.
Солнце влилось в комнату золотистым дождем. День выдался ясный, в оконном проеме небо было голубым, без единого облачка.
- Мы пробудем здесь недолго, - сказал я.
Не было ни малейшего желания шевелиться, но я сел, а потом с трудом поднялся на ноги, упираясь ладонью в пол, как пьяный старик.
- Куда это ты собрался? – тут же спросила ведьма. – Лежи и не геройствуй хотя бы два дня.
- Обещаю не геройствовать, - ответил я. – Пройдусь до нужника. Разрешаешь?
Кенмар насмешливо хмыкнул, но Айфа Демелза ничуть не смутилась:
- Иди, - она указала на Кенмара, - а ты пойдешь с ним, чтобы он не свалился на лестнице и не сломал себе шею. У меня тоже есть дела, - и она вышла вон из комнаты.
Ступени заскрипели, и было слышно, как стучат каблуки, пока она сбегала вниз.
- Раскомандовалась, проклятая ведьма, - буркнул Кенмар и хотел взять меня под локоть, но я отстранился.
- Подай квезот, - сказал я, - и не надо обращаться со мной, как с больным.
Накинув квезот на голое тело, я спустился на первый этаж, переживая дурноту и головокружение. Но рана в руке уже не саднила, и это было добрым знаком, что небесная кровь подействовала. Путешествие до нужника и обратно отняло последние силы, и я улегся на плащ, чувствуя себя полутрупом. Кенмар таскался за мной, как побитая собака, и всячески старался услужить. Краем сознания я отметил, что Айфа Демелза находилась где-то поблизости – я чувствовал ее. Она была деловита и довольна. Чем это, интересно?
Отвернувшись к стене, я слушал шаги снаружи, и угадал ее приближение, когда она поднималась на второй этаж – каблуки так и припечатывали на ступенях. Она шла медленно, будто что-то несла.
Скрипнула дверь, и раздался ее голос:
- Помоги мне его усадить.
- Он не будет есть это, - сказал мой ученик угрюмо.
- Ему нужно поддержать силы. Овсяная каша – самая подходящая. Она на воде и жидкая.
- Ты его отравишь.
- Ты глуп.
Я повернулся, и они прекратили ссору.
Айфа Демелза держала в руках чашку, над которой поднимался пар. Пахло кашей. Пахло вкусно. Я сел сам, еще чего удумали – поднимать меня, как столетнего старика.
- Поставь, сейчас поем, - сказал я ведьме, но она ногой подтащила табурет, поставила на него чашку и села прямо на пол.
- Ты же ложку не удержишь, охотник на упырей, - сказала она, хмуря брови. – Я покормлю тебя.
- Спятила? - возмутился Кенмар.
Она даже не посмотрела на него, но тут Кенмар высказался правильно.
– Буду есть, но не из твоих рук., - сказал я Айфе Демелза. - Дай ложку, справлюсь и сам.
- Вперед, - она сунула мне ложку в здоровую руку, и я тут же эту ложку уронил. – Вот видишь. Много слов и мало дела.
- Случайно так вышло, - запротестовал я.
Она не ответила и зачерпнула кашу. Подула, чтобы немного остудить, и поднесла ложку к моим губам:
- Ну же, не упрямься. Надо уметь принимать заботу с благодарностью, а не превращаться в морского ежа, едва тебя затронут.
Она сердилась. Я понимал это не только по нахмуренным бровям. Я чувствовал, что она раздражена. На мгновенье мне стало обидно – почему ее так злит, если я не хочу есть с ложки, словно малый ребенок? Столько лет я обходился без чужой помощи, обойдусь и сейчас.
Но Айфа Демелза придвинула ложку еще ближе, и чтобы не вызывать новую волну гнева, я съел кашу.
Кенмар смотрел на это, потеряв дар речи, а я чувствовал себя совершенно по-дурацки.
- Довольна? – сказал я резче, чем требовалось. – Теперь дай ложку, поем сам.
- Зачем все портить, когда так хорошо начал? – сказала она нравоучительно и зачерпнула еще каши.
Глядя, как она складывает губы трубочкой, чтобы остудить дыханием пищу, я вдруг подумал, что волосы у нее черные, а губы совсем не яркие – розовые, а не алые, как бывает обычно у брюнеток. Но и глаза у нее синие, а не черные, и не карие. Ее предки из Вудшира, большинство людей там рыжие и светлоглазые, и сами Роренброки были рыжими. Наверное, белизной кожи и цветом глаз она пошла в отцовскую родню. Думал о глазах, а смотрел на ее губы, как будто завороженный, и очнулся только когда она требовательно придвинула ложку:
- Ешь!
Она кормила меня с ложки, а я ел. За последние сто лет ни одна женщина не осмелилась ни на что подобное. Да и повода для этого не было.
- Я принесла еще мятного взвара с медом, - сказала она необыкновенно мягко, отставляя опустевшую чашку. – Выпей, пока теплый. Это придаст сил и подбодрит. Ты же не боишься, что отравлю?