Пока я вспоминала легенду, Эмер ерзала, словно сидела не в мягком кресле, а на подушке, набитой ежами.
- Чего это ты прыгаешь? – спросила я. – Разве я что-то неправильно рассказываю?
- Эту легенду знают все, - сказала Эмер заговорщицки, - а правду – только епископ и я.
- Епископ и ты? И откуда у вас общие тайны? – я пыталась шутить, но была заинтригована. – Ты же все расскажешь мне, сестренка?
- Расскажу! На самом деле, это не Медана вырвала себе глаза, это рыцарь Азо ей их вырвал!
- Яркое пламя! – воскликнула я. – А знаешь, это неудивительно. Это больше похоже на правду. Но откуда ты узнала?
- Он сам мне проговорился, когда мы с Годриком сидели в королевской тюрьме…
- В тюрьме?! – эта новость испугала меня больше, чем история предка Ларгеля. – В какой тюрьме?!
Эмер закусила губу, сообразив, что проболталась.
- Немедленно хочу обо всем знать! – потребовала я. – А матушке известно?
- Что ты! - Эмер испугалась и замахала руками. – Матушке – ни слова. Иначе она так замучает меня упреками и стенаниями, что мне придется оторвать себе голову, чтобы обрести покой.
- Рассказывай!
И я услышала удивительную, забавную и страшную историю о похождениях моей младшей сестры. Война меча и сковородки, предательства и тайные убийства[1] – временами я отказывалась этому верить, а временами хохотала до слез, хотя мне было вовсе не до смеха. За этими разговорами мы засиделись по поздней ночи.
- Подумать только, а ведь мы все думали, что вы с Годриком просто посумасбродили, - сказала я, когда Эмер закончила историю своего поспешного и странного замужества.
- И этого хватало, - ответила она нарочито скромно. – Зато сейчас мы – образцовые супруги.
- Можно подумать, - засмеялась я. – Но что там про мощи Меданы в саркофаге?
- Он украсил ее тело золотом и драгоценными камнями. А в пустые глазницы вставил два огромных изумруда. Разве это не признак, что епископ сумасшедший? Хочешь посмотреть сама?
- Хочу.
Взяв светильник, мы крадучись вышли в коридор, хотя никто нас не увидел бы – слуги и те давно спали, а дозорные ходили по забралу и не заглядывали в собор.
Дверь в церковь была приоткрыта. Мы проскользнули в щель между косяком и дверью, чтобы петли не заскрипели и не выдали наше присутствие.
Я никогда не была в церкви Дарема, и теперь, в скупом свете лампы, что Эмер держала в вытянутой руке, пожалела, что раньше не видела этой красоты. Высокие арочные своды уходили в темноту, и лепные лики святых таинственно выступали из мрака, и казались почти живыми, когда на них падал свет огня.
- Подержи, - шепнула Эмер и опустилась на колени перед алтарем, бормоча молитву.
Потом она встала по ту сторону алтаря, уперлась ладонями в крышку и сдвинула ее в сторону, а я в который раз поразилась силе своей сестры.
- Жуткое зрелище, - прошептала Эмер, - главное, не упади в обморок.
- Не беспокойся, я и не то видела, - ответила я ей тоже шепотом и подняла светильник повыше.
Но святые мощи поразили и меня, хотя я видела разрушение замка Демелза и расправу Ларгеля над сыном старосты из Пюита.
- Он украсил ее, как невесту, - сказала я.
- И правда, а я сразу не сообразила, - Эмер положила подбородок мне на плечо, разглядывая упокоившуюся святую.
Тело ее сохранилось на удивление хорошо. Как будто тлен бежал прочь от святости. Кожа осталась светлой, и даже черты почти не исказились, и губы были по-прежнему пухлыми, и ресницы такими же пушистыми, как при жизни. Из-под тяжелых золотых украшений и черной фаты, которой в нашем королевстве принято украшать девушек, умерших до свадьбы, виднелись золотые локоны. А изящные руки с тонкими длинными пальцами были унизаны перстнями и золотыми браслетами, и удерживали золотой веер.