– Ах, вон оно что… – произнес Сильвестр с легонькой ноткой иронии. – Ну да, конечно… Это не турок, милая барышня, это, надобно вам знать, татарин Ахметка, сынок казанского купца, что задержался сейчас в Калинках дать лошадям отдых. Малый молодой совсем, стеснительного нрава, вот и юркнул в лес, завидев столь блестящих барышень…
– Да что за глупости? – в голосе Татьяны прорезались властные отцовские нотки. – Турок, татарин… Не было с вами никого, я бы видела…
– Значит, не было, – сказал мельник с величайшим терпением. – Простите великодушно, барышни, у меня сейчас жернова вхолостую загрохочут, нужно идти… – он с достоинством повернулся и, уже отойдя на пару шагов, оглянулся на Ольгу: – Турок, говорите…
На сей раз это прозвучало абсолютно серьезно. Глядя вслед мельничному колдуну, Ольга ощутила некое подобие растерянности: только что завершившаяся сцена была ей непонятна. То ли турок, то ли татарин, причем Татьяна его не видела отчего-то, а вот она разглядела прекрасно и ручаться могла, что столкнулась не с видением, а с живым человеком. Ну, от этой мельницы и ее хозяина можно ожидать и не такого…
– Скачем? – спросила Татьяна. – Пора и к охоте присоединяться, нас, чего доброго, искать примутся.
– Езжай, – сказала Ольга. – Мне одной побыть хочется, вдали от всего… и от всех.
– Оля…
– Не утешай. Нет необходимости. Просто хочется побыть одной, вот и все…
Глава пятая
Чертик из табакерки
Абрек брел по узенькой лесной тропинке, временами наклоняя голову и лениво ухватывая пучок особенно сочной травы. Ольга давно бросила поводья, погрузившись не то чтобы в раздумья – о чем тут лишний раз думать?! – скорее уж в некую отрешенность. Не то чтобы печаль лежала на сердце – просто-напросто некий кусочек жизни оказался вдруг вырван и навсегда отброшен прочь, настолько неожиданно все переменилось, что привыкнуть было трудно, и это мучило. Если считать…
Абрек вдруг взвился на дыбы так, что она едва удержалась в седле и правая нога упустила стремя – а в следующий миг несколько рук грубо стащили ее с коня и бесцеремонно бросили наземь. Дыхание на миг перехватило. Она услышала удалявшийся топот копыт, судя по звукам, Абрек галопом уносился прочь.
Лежа на земле – вокруг маячили чьи-то ноги в простых мужицких шароварах и сапогах, – она схватилась за пояс, но пистолета там, конечно же, не оказалось, Ольга его сегодня с собой не брала, потому что собиралась исключительно на свидание, а не в рискованные странствия по чащобе…
– Ага! – громко сказал кто-то с видимым облегчением и расхохотался. – Нету пистоля, как бог свят! Сегодня не начудесит…
– Паскуда, – ответил второй голос с неподдельной злобой. – За ноги бы привязать к двум березам да деревца-то и отпустить со всем усердием…
– Цыц, шантрапа! – вмешался кто-то властным тоном командира. И продолжал с несомненной иронией: – Как ни учишь вас, сиволапых, галантерейному обхождению, а вы, все одно, как будто снова в хлеву коровам хвосты крутите… Это кто ж так поступает с благородной барышней? На земле лежать оставили, да еще пугаете всякими ужасами… С такими ножками делать можно что угодно, только не к березам их привязывать… Помогите барышне подняться, да не грубо, а с обхождением, черти б вас в лесу о гнилой пень приложили…
Сразу несколько рук вцепились в девушку и подняли на ноги в тщетных попытках изобразить требуемое «обхождение». Она затравленно озиралась. Вокруг толпилось человек семь, на вид – мужики мужиками, вот только за поясами у всех ножи и пистолеты, иногда дорогие, от лучших мастеров, а у двух в руках ружья, опять-таки не убогие мужицкие. Физиономии были самые что ни на есть продувные, мирным крестьянам не свойственные. Она уже начинала кое-что понимать, но верить не хотелось…
Перед ней, расставив ноги в начищенных сапогах, стоял обладатель ироничного голоса. На деревенского мужичка он походил мало: щеголял в поддевке из тонкого сукна, красная рубаха перехвачена широким поясом, на который, несомненно, пошла дорогая кружевная шаль, за пояс заткнуты кухенрейтеровский пистолет и широкий, прямой охотничий кинжал в ножнах, обтянутых синим бархатом с серебряными накладками. Через плечо у него вдобавок к имевшемуся арсеналу висела кавалерийская сабля образца, состоявшего и сейчас на вооружении (Ольга, выросшая в доме генерала, обладавшего большой библиотекой на всевозможные батальные темы, в оружии разбиралась неплохо.)
Субъект этот, довольно молодой, был чернявым и горбоносым, как цыган, и в левом ухе у него болталась тяжелая золотая серьга с крупным изумрудом – определенно дамская. Казака изображал из себя, надо понимать…
Тот, что стоял справа, бесцеремонно протянул руку, качнул корявым указательным пальцем сережку в ухе Ольги и удовлетворенно осклабился:
– А камешек-то – брыльянт!
– Дура ты, братец, уж прости на худом слове, – сказал чернявый. – Настоящий брильянт – это сама барышня и есть. Вы нас, барышня, не извольте опасаться, казак красотку не обидит, а по крайности непременно сначала согласья спросит…
Остальные так и грохнули. Ольга бросила быстрый взгляд по сторонам, но так и не увидела возможностей для бегства – Абрека и след простыл, нападавшие плотно ее обступили, не вырваться. Тут и гадать не стоит, это, конечно же…
– Васька Бес? – спросила она, глядя в глаза чернявому.
Он ухмыльнулся, блеснув великолепными зубами, без нужды поправил саблю жестом, который наверняка считал картинным.
– Кому Бес, а кому и Василий Лукич… А вас, милая барышня, Ольгой Ивановной кличут?