Священник, недоумевая, качал головой:
— Дон де Аргуэлло?
Все еще находясь в шоке, Чако вдруг озабоченно спросил:
— Вы же никому не скажете об этом?
— Если ты сам не пожелаешь, чтобы я сказал, я, конечно же, не скажу. Я же слуга Бога.
Священник аккуратно сложил письмо и отдал Чако.
— Ты поедешь на север, к Дону Аргуэлло, не так ли?
— Я не знаю.
— Однако это такое заманчивое предложение…
— Мне не нужны деньги богача, — сказал Чако. О Доне Аргуэлло Чако думал так же, как и о всех богачах, наживающихся за счет других. — Я могу и сам о себе позаботиться. — Что он и делал с тех пор, как двадцать лет тому назад умерла его мать.
— Но в тебе же его кровь.
И той полукровки-рабыни, которую, как было известно Чако, де Аргуэлло изнасиловал. А потом, когда она уже была беременной, богач даровал Онейде свободу и немного денег, чтобы она покинула его дом.
— Дон Аргуэлло не волновался обо мне все эти тридцать пять лет, — сказал он сердито, — так почему же я сейчас должен беспокоиться о нем?
Наконец-то она увидела своего врага во плоти, она ликовала.
Шпионя, она пошла по его следу, приехала в Гэйлисто-Джанкшен, затем вернулась в Санта-Фе, следуя по пятам за ним. Ненависть переполняла ее. Она хотела содрать мясо с его костей, нюхать терпкий запах его живой крови, медленно просачивающейся из его тела.
И она вот-вот могла бы это сделать… если бы не тот особенный ореол силы, который окружал его… и если бы ее собственная человеческая слабость не препятствовала ей. Все же ее враг, хотя и неряшливый и грязный, был хорошо сложен и привлекателен. Его походка была грациозной, плавной. Он полностью соответствовал понятию — мужественный воин апачи.
Апачи!
Она не должна забывать о его происхождении и о том, как долго она уже жаждет его смерти. Она представляла его глаза, а в песок из его разорванного горла вытекает кровь, и жизнь уходит из его тела.
Его жизнь… Однако какой он мужественный и соблазнительный!
Несмотря на страстное желание видеть его мертвым, она так же страстно хотела почувствовать его тело под собой, оседлать его подобно ставшей на дыбы лошади, ощутить его оргазм и тепло, разливающееся внутри ее матки.
Она не знала, чего больше она хотела: его жизни или его смерти.
Тем временем, пока она шла за ним и наблюдала, он вошел в церковь. Ругаясь, она также решила пойти туда, однако ей надо было быть осторожной.
Войдя в вестибюль церкви, она тихо заворчала, почувствовав жгучую боль. Она старалась не замечать, что земля как будто горит под ее ногами, обжигая ей пятки даже через туфли. Увидев его ремень с револьвером, висевший на вешалке, она сообразила, что могла бы взять с собой частичку его. Вытащив нож, спрятанный под ее одеждой, не обращая внимания на боль, она быстро отрезала кусок кожаного ремня, на нем висел револьвер, который он носил у своего бедра.
Затем она исчезла, жалуясь про себя, и, задержавшись в дверях, плюнула, проклиная это священное место.
Выйдя наружу, она пошла по узкой улице, а затем след ее простыл. Ее жгучая ненависть должна была на кого-то излиться. Украдкой идя по улицам, она жаждала особых мук и пыток для него.
Черт его побери!
Затем она заметила, как стройный молодой парень навахи привязывал свою лошадь к столбу. На нем была яркая голубая рубашка, а вокруг головы обмотан расписной шарф, под которым развевались волосы, черные как смоль.
Гм, а он недурно сложен! Какие у него сильные мускулы!
Он мог бы подойти ей.
Она вся выпрямилась, быстро сбросила в сторону рибозо и расстегнула воротничок блузки. Она пошла к нему навстречу, с дерзким взглядом, с распущенными волосами, страстно желая его. Зная, как привлечь его, она взялась за мешочек с травами, висевший у нее на шее.
Теперь наконец-то она утолит свой голод, сразу удовлетворив оба свои желания.
Сейчас Фрэнсис вынуждена была жить в месте, о котором она раньше и понятия не имела. Каждый день она просыпалась на странной, чужой для нее земле. Хотя эти немощеные улицы были изъезжены вдоль и поперек и здешнее население отличалось особым грубым нравом, Санта-Фе был подобен расцветшему экзотическому цветку, который вечно обращен к яркому солнцу, его лепестки трепещут под звуки нежной испанской музыки, а его корни глубоко ушли в древнюю землю местных обычаев и традиций.
Вот уже прошла неделя, как она приехала сюда, и ей удалось посмотреть наиболее живописные части города. Однажды Луиза специально заехала за ней в экипаже, чтобы провезти Фрэнсис по здешним местам. Девушка показала ей центральную площадь. На небольшом открытом пространстве с дорожками и деревьями по субботним вечерам играл военный оркестр, и красавцы кабальеро щеголяли перед хихикающими девицами в красивых шалях. А уже поздним вечером здесь можно было встретить леди другого сорта, прогуливающихся ззад и вперед.
С одной стороны площади размещался Губернаторский дворец, длинное, из кирпича-сырца здание семнадцатого века с огромным порталом и несколькими массивными деревянными дверями. Сначала, после восстания в 1680 году пуэбло — группы индейских племен — здание принадлежало как индейцам, так и испанцам. Сейчас же в этом здании размещалось правительство территории. В северной части дворца находилась штаб-квартира американской армии, которая перебазировалась сюда, оставив забаррикадированный форт Марси, находившийся за городом.
Фрэнсис уже видела множество солдат, заходивших в «Блю Скай Палас» в качестве клиентов. Она не могла пожаловаться, что ей приходится сталкиваться с постоянными посетителями. Свою бумажную работу она выполняла наверху у себя в комнатах. А закупкой и доставкой продовольствия и других необходимых вещей занималась по утрам, перед открытием «Блю Скай». Бэлл организовала все так, что ее «девицы» находились лишь в определенной части салуна или в дальнем крыле гостиницы.