— Ее будут судить завтра за ересь, — с расстановкой прокричала Мэри, словно обращалась к глухой старухе. — Она не ведьма, а еретичка. Папистка. Ее будут судить завтра после обеда.
Откинувшись на подушки, Элис закрыла глаза. Ребенок у нее в животе, видимо почуяв, как часто и сильно бьется ее сердце, зашевелился и дрыгнул ножкой. Элис показалось, что настала расплата за все ее грехи. От страха у нее скрутило живот, сердце трепетало, как пойманная в силки птица.
— Принеси поскорей лохань, — хрипло выдавила она. — Меня сейчас вытошнит.
Служанка держала перед ней лохань, пока она извергала непереваренную похлебку, съеденную за обедом, за ней завтрак — хлеб с мясом и элем, потом потекла желчь, и наконец ее стало выворачивать чуть не наизнанку, но выходила только слюна.
Мэри бегом вынесла лохань из комнаты и вернулась с кувшином и полотенцем, смоченным холодной водой. Она протерла разгоряченное и потное лицо Элис и шею под густой шапкой волос, потом поднесла ей к губам бокал с водой.
— Может, у вас потница?[14] — встревожилась служанка. — Или ребенок сильно толкается в животе? Его светлости не следует загружать вас работой! Принести вам покушать?
— Помоги мне встать, — велела Элис, наклонившись вперед.
Мэри пыталась протестовать, но Элис отбросила одеяло и протянула обе руки со словами:
— Да помоги же!
Ее прямо в одежде уложили в постель и просто накрыли одеялом. Теперь платье было измятым и влажным.
— Переодень меня, — распорядилась Элис. — Хочу зеленое.
Служанка сняла с нее наряд, встряхнула и отправила в сундук. Затем достала зеленое платье и через голову натянула на нее. Мэри наряжала ее, а Элис стояла неподвижно, как в пустоши языческая каменная баба, которую украшают шарфами и лентами.
Ноги ее дрожали, и Мэри поддерживала ее, когда они шли по галерее, спускались по лестнице в большой зал. После заседания суда слуги расставляли по местам столы и скамейки. Элис позволила служанке проводить ее до двери, а потом жестом отослала. Из прохлады большого зала она ступила на горячие камни двора и направилась в сад, намереваясь найти там старого лорда. Он сидел под деревом, наслаждаясь вечерним солнышком. Рядом с ним расположились Элиза Херринг и Марджери. Элиза играла на лютне.
На секунду Элис остановилась. В лучах солнца седые волосы старого лорда блестели; Элиза и Марджери были одеты в яркие летние платья, желтое и голубое. Над головой милорда с ветвей персикового дерева свисали сочные плоды. Перед ними было разбито несколько правильных цветочных клумб, между которыми извивались посыпанные гравием дорожки, по обеим сторонам росли самшитовые деревья. А слева, в самом дальнем углу замковой стены, стояла башня, и на третий этаж вела лестница, упирающаяся в единственную дверь. Нижние этажи не имели ни дверей, ни окон. Башня была совершенно глухая, сложенная из цельного камня. Там располагалась тюрьма, в нее можно было попасть через люк в полу караульной, спустившись по грубым ступеням. А выйти можно было, как часто шутили, только в гробу.
Элис двинулась по лабиринту дорожек, подол зеленого платья шуршал в траве, впереди бежали несколько кур с петухом во главе; наконец она предстала перед лордом Хью.
— Элис! — радостно воскликнул он. — Тебе уже лучше? Ты так нас всех напугала. В жизни не видел столь глубокого обморока. Присядь. Да садись же!
Согнав со скамейки Элизу и Марджери, он жестом приказал им удалиться. Они сделали по реверансу и ушли, склонив головки друг к дружке. Элис опустилась рядом с лордом Хью на нагретую солнцем скамейку.
— Как приятно здесь пахнет, — лениво промолвила она. — Как хорошо разросся наш сад.
— Маловат, конечно, — заметил лорд Хью. — Моя жена мечтала разбить регулярный сад со всякими развлечениями. Да у меня все времени не было, впрочем, и большого желания тоже тратить деньги на всякие там цветочки. — Он сердито захлопал в ладоши на ковыряющихся в клумбах кур. — Они поклюют все цветы. Куда подевался этот чертов мальчишка с кухни? Зачем он выпустил их сюда?
— А какая она была, ваша жена? — с улыбкой поинтересовалась Элис.
— Да ничего вообще-то, — неопределенно отозвался милорд. — Из хорошей семьи, набожная. Бестолковая, правда. — Он на какое-то время задумался. — Много читала. Жития всякие, церковные книжки и все такое. У нее были черные волосы — это лучшее, что в ней было. Длинные такие, густые черные волосы. Как у Хьюго.
— Она умерла молодой? — поддерживала беседу Элис.
— Не совсем, — ответил старый лорд. — Ей было сорок, где-то около того — для женщины прилично. Частые роды подорвали ее здоровье. Выкидыши. Господи! У нее их было двенадцать, не меньше. А в результате, как ни старались, получились две дочери и Хьюго.