— Вот это — таволга, — уверенно сообщила она. — Спасает при болях в желудке, при несварении. Это, похоже, рута душистая — благодатная трава. Очень хорошо помогает от потливости, если ее настоять с календулой, пиретрумом, черноголовником и ариземой. Уксус, приготовленный из нее, помогает при тошноте.
Она вскинула голову и снизу вверх посмотрела на матушку Хильдебранду. Они пошли дальше. Элис прикоснулась к листьям, наклонилась и понюхала.
— А это растение мне неизвестно. Я никогда его прежде не встречала. Пахнет как хорошее успокоительное. Аромат отчетливый и сильный. Но я не знаю, какие в нем таятся силы.
Аббатиса кивала, не отрывая глаз от этого миленького лица, и показывала неведомые для Элис цветы и травы.
— Мы сейчас пойдем в мой кабинет, и ты увидишь их в каталоге, — пообещала она.
Девочка подняла к ней худенькое личико.
— И может, ты останешься здесь, — добавила старая аббатиса. — Я научу тебя читать и писать. Мне нужна умная и грамотная помощница.
Элис растерянно улыбнулась, так улыбается ребенок, который впервые в жизни услышал доброе слово в свой адрес, поскольку рука Моры была тяжела и быстра на расправу, а вот на ласку — скуповата.
— Я могла бы работать у вас, — нерешительно промолвила она. — Я умею копать, носить воду, искать нужные травы. Если я буду работать, вы оставите меня здесь?
Матушка Хильдебранда протянула руку, погладила Элис по бледной впалой щеке и спросила:
— А ты сама хочешь этого? Ты готова принять постриг и навсегда оставить прежний мир? Это непростой шаг, особенно для такой юной особы. У тебя наверняка есть родственники, которые тебя любят. Семья и друзья, которых любишь ты.
— У меня нет семьи, — ответила Элис по-детски простодушно. — Я живу со старухой Морой, она взяла меня к себе двенадцать лет назад, когда я была еще грудным ребенком. Я ей совсем не нужна, и она мне не родная. У меня на целом свете никого нет.
Старая монахиня подняла брови.
— Никого в твоем сердце? — удивилась она. — Никого, кто был бы тебе рад?
Темно-синие глаза девочки широко распахнулись.
— Нет, никого, — твердо заявила она.
— И ты хочешь остаться, — заключила аббатиса.
— Да, — кивнула Элис.
Как только она увидела большие тихие комнаты с полами из потемневшего дерева, так сразу почувствовала желание остаться. Ей понравились тишина и порядок в библиотеке, холодное освещение трапезной, где монахини молча ели, пока одна из них ясным голосом читала Святое Писание. Она уже представляла, как поселится в чистенькой скромной келье с белыми стенами. Ей захотелось стать такой же, как сама матушка Хильдебранда, старой, всеми уважаемой и почтенной. Захотелось сидеть на стуле и обедать из серебряной посуды, пить из стеклянного бокала, а не из оловянной или костяной кружки. Элис страстно мечтала об этом, как голодный и долго не мывшийся человек мечтает о настоящей пище и чистых простынях.
— Да, я хочу остаться, — подтвердила Элис.
— Почему? — поинтересовалась матушка.
Гостья нахмурилась и напрягла свой детский ум, стараясь выразиться точнее.
— Если я останусь здесь, то буду счастлива, — медленно произнесла она. — У меня будет возможность праведно жить. Я смогу научиться добрым делам, стать чище. Только бы меня кормили…
Она бросила испуганный взгляд на аббатису, но та лишь молча смотрела на нее и сочувственно улыбалась.
— Только бы меня кормили, — повторила Элис. — Дома я часто бываю голодной. А если вы будете меня бить… — Она снова быстро взглянула наверх и закончила с надеждой: — То, думаю, нечасто.
Матушка, которой привелось видеть много бедных и несчастных людей, была до слез тронута словами этого ребенка.