Его глаза потемнели, и он еще сильнее подался вперед.
— Попомните мои слова, — сказал он. — Невелика потеря. О тех, кого зарезали там, вряд ли кто заплачет…
Тут он осекся, спохватившись, что разоткровенничался перед незнакомцем:
— Как вас зовут, сэр? Вы не представились.
Да простит меня Господь, Джейн, за ложь. Помня о своей истинной цели, я не назвался, точнее, скроил имя из лоскутков. Я использовал, любовь моя, твою девичью фамилию. Что, если здесь слышали обо мне? О моих проповедях? О том, что я якобит? Я не мог допустить, чтобы жители городка узнали, кому я служу. Это было бы слишком рискованно.
— Чарльз Гриффин, — сказал я, — преподобный.
— Преподобный? А зачем вы приехали? Далековато от дома забрались, мой друг.
— Я приехал, чтобы распространять слово Божественной любви в северных землях, не подчиняющихся законам, — сказал я. — Слышал, они полны греха.
Он протер стакан, потряс головой:
— Это так! К северу отсюда, говорите? Католики, преступники, бесчестные люди… Их переполняет жестокость, и они творят зверские деяния. Позорят нас! И еще, — поднял он палец, — на севере полно изменников. Тех, кто плетет интриги против короля.
— Вильгельма?
— Да, короля Вильгельма, да хранит его Господь. Слава богу, что он пришел, — это великое событие, верно говорю?
Я отхлебнул эля и промолчал. Приход Вильгельма я не назвал бы великим событием.
— А вы знаете про ведьму? — спросил он.
Я был удивлен, да и кто бы не удивился на моем месте? Сделав еще глоток, я ответил:
— Нет.
Мне известно, что страну и, несомненно, этот город в прошлом беспокоили события, связанные с расправами над ведьмами, и другие темные дела, которые я не стал бы обсуждать. Но он говорил беззастенчиво.
— Есть тут одна в Инверэри, — сказал он. — Угодила в тюрьму за свои злодеяния. Я слышал, что по ней ползают вши и у нее нет зубов. Она предстанет перед лицом смерти за свои грехи. Сэр, она была в Гленко…
Джейн, моя дражайшая!
Мы обсуждали этот вопрос в Глазго, в саду возле ивы. Помнишь, ты была в синей шали, от которой твои глаза еще голубее, и мы беседовали о волшебстве, но так и не пришли к согласию. Люди моей веры и профессии знают о том, что вершит дьявол. Нам известно, что есть люди, служащие ему — возможно, не по своей воле. Эта одержимость — угроза населению. Говорят, того, кто замешан в этом, нельзя оставлять в живых, он должен быть очищен огнем или водой, ради него самого. Так считают многие. Ты знаешь, что я тоже придерживаюсь этого мнения? Что с существованием такой женщины нельзя мириться? Тебя беспокоит мое отношение к вопросу. Но неужели у нас сейчас недостаточно врагов, Джейн? Неужели мало того, против чего нам приходится бороться — другая вера, самозваные короли, войны, — чтобы еще и беспокоиться об этих дьяволовых прихвостнях? Кому на самом деле известна их сила? Если есть Бог, то есть и дьявол — и мы знаем, что оба они есть. В этом мире достаточно порока, любовь моя. Когда мы избавляемся от тьмы, вокруг становится чище.
Я знаю твое сердце и помню, как прекрасные голубые глаза наполнились влагой. Ты не веришь в ведьм, скорее даже, ты не веришь тем, кто их разоблачает. Ты считаешь, что эти женщины больны. Что их терзают видения как следствие пережитого горя или страха. Кутаясь в синюю шаль под ивой, ты сказала, что жалеешь подобных существ.
Я люблю в тебе эту доверчивость — доверчивость к тем, кого ты даже не видела никогда.
Но в нашем мире, Джейн, есть зло — и я верю в это. Оно везде сеет темные семена. Оно стремится задушить добродетель и благородство, и я жизни своей не пожалею, чтобы предотвратить это, — так поступил и мой отец. И мы на пути благочестия. Предназначение всей моей жизни — вернуть на путь истинный людей, чтобы все мы шли к Божьему свету.
Я надеюсь, что ненадолго задержусь в этом городе. Лишь немного отдохну и направлюсь дальше на север, в ту опустошенную долину. Эта ведьма была там, любовь моя. Она присутствовала при резне, видела своими глазами. Я вовсе не стремлюсь коротать время в общении с подобным созданием — замарашкой, не верящей в Господа, — и уж тем более не желаю подхватить от нее вшей. Но я должен помнить о своей цели. Если она свидетельница чудовищного злодеяния, ее можно использовать. Она видела совершенное красномундирниками в Гленко — и любое слово, даже ведьмино, лучше, чем никакого.
Уже поздно. Минула полночь — так показывают мне карманные часы. Я завершаю письмо, уверяя тебя, как сильно я скучаю. Эти слова ничтожны, они не могут передать и малой доли моей тоски. Но когда поворачиваюсь к окну, что выходит на Лох-Файн, я смотрю через него на запад и мысли мои летят к тебе. Я думаю о том, что за этой водой — Ирландия. Там ты, и наши мальчики, и все, чему принадлежит мое сердце после Господа.