Всех покоряет вновь и вновь большое чувство с именем…
Любовь.
– Драк! Ты… Ты безмозглая скотина! Ты вообще в курсе, сколько за свои несчастные полгода жизни сожрал жиралей? Хотя бы чередовал их с агралями! Ах, ну да! В гидрариуме же мокро! Туда твоя благородная сухая шкура лезть не намерена!
Рильмина, задыхаясь от возмущения, читает нотацию крагу, который при нашем появлении прекратил жевать и прижался к земле, делая вид, что его тут нет. Увы, пытаться слиться с зеленой травой для ящера песочного цвета занятие бессмысленное. Наверное, поэтому малыша не хватает надолго. Он фыркает, встряхивает шипастой головой, избавляясь от перьев, прилипших к мордочке, и, наступив лапой на изодранное тельце, вновь принимается за пиршество. Возможно, он просто понял, что, кроме выговора, никакого наказания не получит?
Ему ведь не впервой в аэрариум наведываться. Причем он постоянно изобретает новые пути проникновения, и попытки изолировать жиралей оказываются бессмысленными. Первый раз банально прошмыгнул незамеченным между ног смотрителей, когда те закрывали загон на ночь. Утром шесть тушек лежали бездыханными – съесть Драк успел лишь одну, и то частично, потому как сытый был. Его ведь кормят до отвала.
Естественно, после этого следить за дверьми стали тщательнее. Не помогло. Краг подкоп сделал. Потом еще один, в другом месте. Когда нижнюю часть загона углубили, забрался по вьюнам, оплетающим стены, и влез в оконный проем под крышей. Пришлось и этот путь закрывать решетками.
Преграда не остановила охотничий азарт крага, который вошел во вкус. Он как раз летать начал и самым наглым образом при свете дня и на глазах у всех завис над крышей, а потом всей массой (которая, несмотря на небольшой размер, была не так уж мала) рухнул вниз. Перекрытие, само собой, не выдержало, в отличие от шкуры крага, на которой не осталось ни царапины. О сохранности не успевших взлететь жиралей можно ничего не говорить. Как и о том, что из моей спальни Драк, которого пришлось там поселить, чтобы он ко мне привык, исчезает не менее изобретательно. Вот вчера, например, когда мы спать ложились, ящер безмятежно сопел в своем углу. При этом утром его там не оказалось, несмотря на закрытые двери и окна. Как он выбрался, осталось загадкой. Впрочем, пока невыясненным был и способ, которым Драк проник в аэрариум. На первый взгляд никаких разрушений в нем нет.
Недоумение наше длится недолго.
– Конвейерная труба для подачи корма, – вздыхает остановившийся рядом смотритель загона. – Он в нее как-то втиснулся. Похоже, всю ночь лез. А защитную решетку своей массой выдавил. Придется и ее укреплять.
– Если он будет есть с таким аппетитом, то не придется. В следующий раз он там застрянет, – рассудительно замечает Вария.
– Хорошо бы понять, почему его к жиралям так тянет, – подхватывает Ваймон.
– У него к ним любовь. Неистребимая, – хмыкает Рильмина.
– Но ведь ты говорила, что на Томлине никаких других животных нет. И краги питаются, обкусывая мясистые плоды растений. Откуда тогда такой сильный охотничий инстинкт? – не выдерживаю я.
– Понятия не имею, – пожимает плечами томлинка. – Может, когда-то давно животные были? И краги их всех пожрали? А потом вынужденно на другую пищу перешли.
М-да… Хорошо что не на самих томлинцев. Похоже, двуногих наездников краги рассматривают как несъедобных. По крайней мере, Драк никого из нас ни разу не попытался укусить даже играючи.
– Ну и что нам делать? – в который раз пытается найти решение Ваймон. – Может, все же на цепь посадим?
– И все испортим, – уверенно отвечает Рильмина. – Краги больше всего на свете личную свободу ценят. Закрытые помещения еще переносят, если рядом с ними будущий наездник, а в остальном… Стоит один раз его ограничить, и все. Больше никого к себе не подпустит. Никогда.
Несколько минут мы молча смотрим, как Драк, жмурясь от удовольствия, с аппетитом глотает мясо и шевелит толстым у основания, коротким хвостом, покрытым роговыми пластинами. А потом умиротворенно отрыгивает, переступая коротенькими ножками. Смотрит на нас ярко-желтыми глазами с узким вертикальным зрачком, останавливает взгляд на мне, издает совершенно милое «ур-р-р» и уверенно подходит, чтобы… Ну да – вытереть свою наглую, перепачканную в крови и перьях мордочку о мою юбку. И решительно улечься в траву… Спать. Устал от непосильных трудов, видимо.