Петр немного отодвинулся от Наташи и с тревогой посмотрел на нее. В голосе его звучало сожаление:
– Эх, Наташка, родная моя, неужели ты так и не поняла, как сильно я к тебе присох? Я по тебе с ума схожу, а ты так и норовишь опустить меня на землю. Зачем постоянно плюешь мне в душу, я ведь готов ее дьяволу заложить, чтобы ты осталась со мной.
Он опять прижал ее к себе, склонился к Наташиному лицу, и она почувствовала его дыхание на своих губах. Поняла, что он собирается ее поцеловать, ловко вывернулась из его рук и вскочила на ноги.
– Петр Васильевич, хватит меня кормить разговорами. Проводи лучше домой, а то уже терпения нет, так проголодалась после твоего дня рождения!
Петр облегченно вздохнул и улыбнулся:
– Напугала ты меня! Думал, сейчас дверь вынесешь и убежишь домой. – Он поднялся на ноги и подошел к сумке, которую захватил из дома. – Я ведь знал, что ты проголодаешься. Ни ты, ни я почти ничего за столом не ели. – Он расстегнул баул и заглянул в него. – Давай-ка посмотрим, что нам бог послал с родительского стола. Надеюсь, в последний раз, зато в изобилии.
Петр достал тарелки, которые, оказывается, тоже водились в его хозяйстве, разложил вилки. Потом, словно фокусник из заветного сундучка, достал из сумки пару бутылок вина, шампанское, жареную индейку, кастрюльку с картофельным пюре и десятком котлет, круг копченой колбасы, яблоки, коробку конфет и напоследок – большую хрустальную салатницу, полную салата «Оливье».
Наташа потрясенно следила за его манипуляциями, потом не выдержала:
– Петр, ты же гостей оставил без закуски!
– Ничего, им жратвы тоже прилично осталось и водки море. Но, думаю, теперь им не до веселья, хотя, может, и тризну сейчас по мне правят с тем же удовольствием.
– Ты что? – ужаснулась Наташа. – Нельзя так говорить! Ты хотя бы знаешь, что означает это слово?
– Чего ж не знать! В школе тоже учились! Да и мамаша успела сказать мне, когда я у нее котлеты конфисковал, что ей легче увидеть меня в гробу, чем женатым на тебе!
– Господи, ну чем мы с бабушкой им не угодили? Живем вроде не хуже других.
– Не в этом дело, Наташа, мои родичи судят о людях по толщине кошелька и количеству сберкнижек, а у кого этого не имеется, тот для них вроде плесени. – Петр принес от окна две табуретки и подставил их к столу. – Садись, разговорами сыт не будешь! – Он открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам. – Извини, хрусталем еще не успел обзавестись. – И предложил: – Давай выпьем за нас, больше ни о ком я сейчас слышать не желаю.
Они выпили, и Петр снова наполнил стаканы, теперь уже вином.
– А теперь выпьем за надежду, не возражаешь?
Наташа не возражала и довольно лихо выпила вино. Обида, которую она носила в своем сердце с момента разговора с Милкой в гарнизонном универмаге, засела в ее сердце, и боль от незаслуженного унижения с каждой минутой становилась все сильнее и невыносимее. Впервые она ощутила себя беззащитной перед людской несправедливостью и злобой. Она с надеждой посмотрела на Петра, может, он действительно тот человек, который ей нужен, и будет не просто любить ее, но станет надежной опорой и покровителем?
– Ну, ты сильна! – Петр с веселым изумлением посмотрел на ее стакан. – Будешь еще?
– Буду, – заплетающимся языком ответила Наташа и подставила свой стакан. Разве могла она признаться, что пьет вино второй раз в жизни? Причем первый ее опыт был ограничен одним бокалом шампанского на дне рождения у подруги.
На этот раз Петр плеснул ей всего полстакана и приказал:
– Выпьешь после того, как хорошо поешь, а то Анастасия Семеновна мне не простит, что я ее внучку спаиваю. – Он отломил ножку индейки и положил ее на Наташину тарелку. – Ешь давай, а то ведро воды тяжелее нести, чем тебя.
Наташа поперхнулась от неожиданности:
– Это как же тебя понимать?
– А так и понимай! Совсем исхудала со своей работой... – Петр протянул руку и осторожно коснулся ее подбородка. – Щеки ввалились, глаза, но все равно ты самая красивая, Наташка. – Его пальцы нежно скользнули по ее лицу, и Наташа испуганно отпрянула назад, но слишком резко и, покачнувшись от сильного головокружения, чуть не упала с табуретки. Петр подхватил ее.
Он прижал ее к своей груди и, задыхаясь, прошептал:
– Господи, Наташка! Ну почему ты так меня боишься? Поверь, я умею быть очень нежным и ласковым. – Его правая рука уже смелее обхватила ее плечи, а левая прижалась к спине, и Петр почти сдавил ее в своих объятиях. Наташа невольно вздрогнула, прикоснувшись к колючей щеке.
Но уже в следующее мгновение забыла об этом. Его губы, пахнущие вином и табаком, прильнули к ее губам. Петр покрывал поцелуями ее лицо, шею и плечо, до которого добрался, отогнув воротник платья.
Наташа попыталась оттолкнуть его, но вино так приятно кружило голову, поцелуи Петра смущали и волновали, и она в его объятиях уже почти не ощущала ни страха, ни обиды. Наоборот, все тревоги и сомнения в одночасье улетучились. Разумом она понимала, что эти поцелуи и не в меру настойчивые объятия следует немедленно прекратить, пока дело не зашло слишком далеко. Но ладонь Петра на ее щеке была такой теплой, пальцы так нежно поглаживали кожу, и Наташа поняла, что окончательно теряет голову от этих ласковых, возбуждающих прикосновений. И даже не удивилась, когда он поднял ее на руки, отнес и уложил на кровать.
И вдруг, едва вновь коснувшись ее губ, Петр отпрянул.
– Наташа... – Голос его изменился, звучал хрипло и незнакомо. – Наташка, – повторил он, – я ведь могу не остановиться.
– И не надо. – Наташа закрыла глаза, не понимая, во сне или наяву лежит она в чужой постели с мужчиной, но менее всего ей хотелось сейчас рассуждать по этому поводу. Она просто отдалась необыкновенно приятным ощущениям, которые ей доставляли поцелуи Петра.
И тут Петр приподнял ее с постели. Его подрагивающая от возбуждения рука скользнула ей за спину, пальцы легко пробежались по позвонкам, будто сыграли нежнейшую из мелодий, и запутались в Наташиных волосах. Другая рука обхватила ее за талию, прижала к горячему мужскому телу. Поцелуи, поначалу такие легкие, робкие, стали более настойчивыми и требовательными. И Наташа внезапно поняла, что навсегда переступила тот рубеж, за которым остаются детство и мимолетные поцелуйчики, совсем ничего не значащие и вызванные одним-единственным желанием доказать, что ты достиг заветного порога взрослости и теперь можешь свободно посещать вечерние киносеансы и ложиться спать после десяти вечера.
А Петр становился все напористее. Что-то незнакомое, властное и даже грубое проявилось вдруг в нем, полностью парализовав Наташину волю. И она уже не отдавала себе отчета, забыв обо всем: что давно пора быть дома, бабушка наверняка беспокоится и не спит, что завтра рано утром ей нужно ехать в госпиталь... Захваченная потоком чужой страсти, Наташа, точно бумажный кораблик, закружилась в водовороте эмоций и понеслась на гребне волны в неизведанные дали, не подозревая, что же они уготовили ей: грозный водопад, грохочущую стремнину порогов или спокойную гладь речного плеса...
Без всякого принуждения и стеснения Наташа потянулась к Петру, обхватила руками его голову и прижалась к нему всем телом.
Петр потрясенно вздохнул, и она ощутила, как он нащупал застежку ее платьица и начал расстегивать пуговицы.
Его пальцы коснулись ее обнаженной кожи, и приступ тревоги вдруг пронзил ее сердце. Ей захотелось заплакать, оттолкнуть Петра, но его руки держали ее крепко, и все Наташины робкие попытки освободиться ни к чему не привели; Петр как ни в чем не бывало освободил ее от платья. Наташа вздрогнула, как от ожога. И действительно, его ладони, охватившие ее грудь, были нестерпимо горячими, но почему же тогда все ее тело будто заледенело, покрылось «гусиной кожей»? Ведь еще минуту назад одних поцелуев ей стало мало, она хотела продолжения и своей уступчивостью подталкивала его на более настойчивые и откровенные ласки.