— Да и пускай идет лесом, — обиделся я за Макса. — Ей неинтересно! Пусть дальше с этими своими… уродами гуляет. Ты знаешь, что она с ними гуляет?
— Я… тогда не знал… какая теперь разница… а я-то ей песни на гитаре играл…
Он закрыл лицо руками. Потом внятно произнес:
— Знаешь, чего я хочу? Взорвать тут что-нибудь. И сразу сдохнуть. Без мучений.
— Слушай меня, Макс, — сказал я, дергая его за плечо. — Хватит уже с ума сходить из-за ерунды. Мы с тобой оба никому на х…й не нужны. И никто никому. Всё это только видимость, и любовь, и все такое… Но лучше, когда у тебя эта видимость есть, чем когда ничего нет. Только ты сам решай, кого слушать, в какую иллюзию верить… Кто тут тебе поможет?
Я чувствовал, что и сам начинаю нести какую-то чушь. Но Макс — я знал — слушал внимательно.
— Я сегодня видел, как Димка Шарафутдинов чуть не скопытился от своего героина. Понял? Он чуть не сдох. Тоже, наверно, думал, что ничего вокруг не осталось, только он один. Ты тоже так хочешь? Так я тебе не дам сдохнуть. Лично я. Вот хочешь верь, хочешь нет. Кто вместо тебя машину поведет?
Макс уперся руками в белый фаянс и засмеялся сквозь слезы.
— Я сильно пьян? — спросил он.
— Да ничего такой.
— А мне кажется, не сильно. Я бы за руль сел. Хочешь, покатаемся? Реально, по дворам чуть-чуть, и сразу обратно?
— Ты мне лучше, Макс, скажи, пока я не забыл: зачем ты к Марьянке приставал?
— Я приставал? — Макс нахмурился. — Да нет, просто поговорили. А чего к ней приставать. Один хрен, она только на тебя смотрит. Пит, почему у тебя в жизни все получается? А? С восьмого класса? Нет, ты объясни. Почему, когда мне девчонка нравится, она все равно тебе достается?
— Это потому, что тебе нравятся те же самые, — сказал я.
— Ну… типа того… — тут Макс опять засмеялся. — И все равно это неправильно. Я ведь сейчас откровенно говорю с тобой?
— Откровенно, ну и что?
— Так вот. Когда я у тебя отобью кого-нибудь, ты не будешь на меня гнать?
— Не понял.
— Ну, если она сама меня выберет, а? Скажи правду. Это важно.
— Хорошо. Я постараюсь, — ответил я серьезно.
— Забились.
И он снова сунул голову под струю горячей воды.
Затем поднялся с места, пятерней откинул со лба мокрые рыжие волосы и посмотрел на меня, улыбаясь.
— Поехали кататься, — сказал он.
— Ну, поехали. Что с тобой поделаешь. Девчонок не возьмем?
— А ну их.
Макс вытер лицо самым лучшим махровым полотенцем и твердым шагом вышел из ванной, а я вслед за ним.
Девчонки сидели в большой комнате и, кажется, смотрели телевизор. Уж не знаю, помирились они или нет. Мы с Максом, стараясь не шуметь, выбрались на лестничную площадку и осторожно прикрыли за собой дверь.
Стояла глухая ночь — не темная, а скорее бесцветная, как обычно бывает в наших краях в июне. Фонари плясали в тумане. Мы пошли напрямик мимо помоек, несколько раз вписавшись в грязь (Макс чуть не упал), миновали одну серую пятиэтажку, затем другую и, свернув за угол, оказались возле моего дома.
Наш автобус дожидался нас там. Макс нащупал в кармане ключ, открыл дверцу и уселся за руль.
— Мы недолго, — успокоил он сам себя и воткнул ключ в замок зажигания. Мотор недовольно фыркал и не заводился. «А, черт, забыл», — выругался Макс и вытянул на себя ручку воздушной заслонки. Снова заскрежетал стартер, и двигатель взревел на весь двор. Кто-то в доме напротив проснулся и включил свет.
— Слушай, что-то ты тормозишь, — сказал я Максу. — Может, я поведу?
— Не-ет, — помотал головой Макс. — Всё под контролем. Сейчас фары включим. Во, смотри, как хорошо. Всё видно.
Подождав пару минут, он задвинул ручку обратно, вывернул руль влево, и автобус тронулся. Мы пробрались по узкой дорожке мимо припаркованных машин, чудом никого не зацепив, и наконец выползли в широкий проезд. Макс поддал газу, и автобус покатился бодрее. Я следил за ним: его глаза блестели нездоровым блеском, но он действительно управлялся с машиной неплохо, лучше меня. Мы проехали мимо злосчастного магазина, где Максу разбили нос, и тут он процедил сквозь зубы:
— С-суки. Ненавижу это всё. Пит, ты слышишь? Ненавижу.
— Их нет, Макс, — сказал я.
— Они не дадут нам уехать. Мы катаемся по кругу. Как в цирке.
Я промолчал.
— Как лошади в цирке. А они все на нас смотрят из окон. И ждут, пока кто-то споткнется. Только этого и ждут.