— Конечно, — с чувством согласился он. (Он принадлежал к числу крупных полных мужчин, которые глубоко все чувствуют.) — Но разрешите мне помочь вам. Хотя бы разрешите мне помочь вам.
— А вы можете выбрать для этого время? — спросила она. — Потратить его для меня ?
— Для вас…
— Но что же мне делать? Что нам делать?
— Ехать в Мидхерст. Обнаружить ее. Выследить. Она была там в четверг вечером, то есть вчера вечером. Она выехала на велосипеде из города. Мужайтесь! — воскликнул он. — Мы еще спасем ее!
Она протянула руку и снова пожала его пальцы.
— Мужайтесь! — повторил он, видя, как хорошо действует на нее это слово.
Снаружи послышался какой-то шум и шаги. Миссис Милтон повернулась спиной к огню, а гость поспешил опуститься в большое кресло, как нельзя лучше соответствовавшее его размерам. Тут дверь отворилась, и горничная провела в комнату Дэнгла, с любопытством посмотревшего сначала на миссис Милтон, потом на ее гостя. Тут явно не обошлось без эмоций — он слышал, как скрипело кресло, да и миссис Милтон, раскрасневшаяся, с подозрительной живостью стала объяснять, что произошло.
— Вы ведь тоже один из моих добрых друзей, — сказала она. — Мы наконец получили вести о ней.
Все преимущества явно были на стороне Уиджери, но Дэнгл решил пустить в ход свою изобретательность. В конце концов он тоже был включен в число участников Мидхерстской экспедиции, к великому возмущению Уиджери, а до того, как все разошлись, был туда завербован и юный Фиппс, молчаливый, еще совсем зеленый юнец с безукоризненными воротничками и пылкой преданностью. Они втроем займутся обследованием местности. Миссис Милтон как будто немного ожила, но чувствовалось, что она глубоко тронута. Право же, она не понимает, чем она заслужила такую преданность своих друзей. Голос ее задрожал, и она направилась к двери; юный Фиппс, который предпочитал действие слову, бросился вперед и распахнул перед ней дверь — он был очень горд тем, что опередил остальных.
— Она глубоко огорчена, — сказал Дэнгл, обращаясь к Уиджери.
— Мы должны сделать для нее все, что в наших силах.
— Она удивительная женщина, — продолжал Дэнгл. — Такая тонкая, такая сложная, такая многогранная. И так остро все чувствует.
Юный Фиппс ничего не сказал, но тем пламеннее были его чувства.
А еще говорят, что время рыцарства отошло навсегда!
Но ведь это всего лишь интермедия, введенная в наш рассказ для того, чтобы у наших путешественников было время освежиться мирным сном. А потому мы не станем описывать отъезд Спасательной экспедиции, равно как и простое, но элегантное платье миссис Милтон, спортивную куртку и толстые башмаки здоровяка Уиджери, элегантность энергичного Дэнгла и брюки-гольф в пеструю клетку, в которые были облачены ноги Фиппса. Все это осталось позади. Но через некоторое время они вновь завладеют нашим вниманием. А пока можете в меру своего воображения представить себе, как Уиджери, Дэнгл и Фиппс старались переплюнуть друг друга, рыская по Мидхерсту, как умело вел расспросы Уиджери, какие умные догадки строил Дэнгл и как явно уступал им во всем Фиппс, — сознавая это, он большую часть дня проводил с миссис Милтон, надутый и мрачный, как это свойственно зеленым юнцам во всем мире. Миссис Милтон остановилась в «Гостинице ангела», была очень грустна, умна и прелестна, — счет ее оплатил Уиджери. В субботу после полудня они добрались до Чичестера. А к этому времени наши беглецы… но вы о них сейчас услышите.
18. Пробуждение мистера Хупдрайвера
Мистер Хупдрайвер зашевелился, открыл глаза, бессмысленным взором уставился в пустоту и зевнул. Постельное белье было тонкое и ласкало своим прикосновением. Он повернулся, устремив к потолку острый нос, вздымавшийся над жидкими усиками и выделявшийся своею краснотой на белом лице. Нос этот сморщился, когда мистер Хупдрайвер снова зевнул, и опять пришел в спокойное состояние. На какое-то время все успокоилось. Но постепенно к мистеру Хупдрайверу стала возвращаться память. Тогда из-под простыни выглянул клок светлых, словно бы пыльных волос и сначала один водянисто-серый удивленный глаз, потом другой; постель заколебалась, и вот он перед вами — тощая шея вылезла из-под прижатого к груди одеяла, взор блуждает по комнате. Он прижимал к себе одеяло, думается, потому, что ночная рубашка его осталась в Богноре в брошенном там мешке из американского брезента. Он в третий раз зевнул, протер глаза, облизнул губы. Теперь он вспомнил почти все: поиски следов, гостиницу, его отчаянно-смелое вторжение в столовую, головокружительное приключение во дворе, лунный свет. Тут он отбросил одеяло и сел на краю кровати. Снаружи доносился стук открываемых ставен и распахиваемых дверей, цокот копыт и грохот колес по мостовой. Он взглянул на часы. Половина седьмого. Он снова окинул взглядом роскошно обставленную комнату.
— Боже! — воскликнул мистер Хупдрайвер. — Это, значит, был не сон.
«Интересно, — подумал мистер Хупдрайвер, потирая розовую ступню, — сколько же они берут за такие чертовски роскошные комнаты!»
Он задумался, теребя свои жидкие усики. И вдруг беззвучно рассмеялся. «Вот это была быстрота! Влететь и стащить девушку прямо у него из-под носа! Тут все было рассчитано. Что там бандиты на большой дороге! Или налетчики! Раз — и все! А ему сейчас, наверно, чертовски кисло! И ведь было все на волоске — там, на дворе!»
Тут ход его мыслей внезапно прервался. Брови его поднялись, и нижняя челюсть отвисла.
— Позволь-те! — произнес мистер Хупдрайвер.
До сих пор это ему не приходило в голову. Возможно, вы поймете, почему, если вспомните, как стремительно разворачивались события накануне. Но при дневном свете все яснее видно.
— Черт возьми, — продолжал он вслух, — ведь я же украл этот проклятый велосипед.
— Ну и что? — спросил он, и лицо его само дало ответ на этот вопрос.
Тут он снова подумал о Юной Леди в Сером и попытался представить себе происшедшее в более героическом свете. Но рано утром да еще на голодный желудок (что со свойственной им прямолинейностью неизменно подчеркивают врачи) героическое рождается труднее, чем при лунном свете. Накануне вечером все выглядело так прекрасно, так сказочно и вместе с тем вполне естественно.
Мистер Хупдрайвер протянул руку, взял свою спортивную куртку, положил ее к себе на колени и вынул из карманчика для часов деньги.
— Четырнадцать шиллингов и шесть пенсов, — промолвил он, держа монеты в левой руке, а правой поглаживая подбородок. Он проверил на ощупь, цел ли бумажник в нагрудном кармане. — Значит, пять фунтов, четырнадцать шиллингов и шесть пенсов, — оказал мистер Хупдрайвер. — Вот все, что осталось.
Продолжая держать на коленях спортивную куртку, он вновь погрузился в раздумья.
— Тут мы как-нибудь обойдемся, — молвил он. — Вот велосипед — это дело похуже. Но в Богнор возвращаться не к чему. Можно, конечно, отослать машину назад с посыльным. Поблагодарить за прокат. Больше, мол, не нужна… — Мистер Хупдрайвер усмехнулся и принялся мысленно составлять потрясающее по своей наглости письмо: «Мистер Дж.Хупдрайвер шлет привет…» Но серьезность скоро возобладала в нем.
«Я мог бы, конечно, за час съездить туда и обменять велосипеды. Моя старая галоша уж очень плоха. Но он, конечно, кипит от злости. И может даже засадить меня в тюрьму. И тогда она снова очутится в прежнем положении, даже еще в худшем. Я же все-таки ее рыцарь. А это осложняет дело».
Взор его, блуждая по комнате, остановился на губке. «Интересно, какого черта они ставят в спальню блюдца со взбитыми сливками?» — промелькнуло у него в голове.
«Так или иначе, самое лучшее — убраться отсюда побыстрее. Она, очевидно, вернется домой, к своим друзьям. Но с этим велосипедом чертовски получилось неприятно. Чертовски неприятно».
Он вскочил на ноги и с внезапно пробудившейся энергией приступил к туалету. И тут он вдруг с ужасом вспомнил, что все необходимое для этого осталось в Богноре!
— О господи! — произнес он и тихонько свистнул. — Подведем итог прибылям и потерям. Прибыль: сестричка с велосипедом впридачу. Во что это мне обошлось? В общем недорого: зубная щетка, щетка для волос, фуфайка, ночная рубашка, носки и всякая мелочь.