Оригинальный Ноггл был быстрым и нервным. Ему понадобилось не больше минуты, чтобы понять, кто такой Парк-Скоглунд.
— Послушай меня, — сказал он, — послушай. Мне нужно выбраться. Мне нужно достать мои книги и заметки. Если я не выйду сейчас, пока я в собственном теле, я не смогу остановить эту чертову карусель еще шесть дней!
— Ты имеешь в виду, сын мой, что ты занимаешь свое собственное тело каждые шесть дней? А что в остальное время?
— Остальное время я кручусь в колесе, меняя одно за другим тела других людей моего колеса. И разумы этих других людей также перемещаются вслед за мной. Так что в каждом из шести тел каждые шесть дней проживает по очереди каждый из наших шести разумов.
— Понимаю, — мягко улыбнулся Парк. — И что это за колесо, о котором ты говоришь?
— Я называю его моим колесом «Если бы». Каждый из пяти других мужчин на нем — это те люди, кем я, скорее всего, мог бы стать, если бы определенные события произошли по-другому. Например, человек, в чьем теле вчера обитал мой разум, был человеком, которым я, скорее всего, стал бы, если бы король Эгберт упал с лошади в 1781 году.
Парк не стал отвлекаться на расспросы о короле Эгберте или о печальных последствиях его неискушенности в верховой езде. Он мягко спросил:
— Как вообще началось твое колесо?
— Это случилось, когда я пытался остановить твое! Закон сохранения душевного импульса, знаешь ли. Я проявил беспечность, и импульс твоего колеса перешел на мое. Вот с тех пор я на нем и кручусь. Послушай, как бы тебя ни звали, мне нужно убираться отсюда, иначе мне никогда не остановиться. Сегодня утром я приказал им выпустить меня, но мне только и ответили, что посмотрят завтра. А завтра мое тело займет какой-нибудь другой со-колесник, и скажут, что я снова безумен. Боруп все равно, если сможет, постарается меня не отпустить, ему нравится перехваченная у меня работа. Но ты должен использовать свой епископское влияние…
— О как, — сказал Парк бархатным голосом, — значит, мне следует использовать свое влияние, да? Еще один вопрос. Мы все связаны с колесами? И сколько таких возможных миров?
— Да, мы все связаны с колесами. Обычно на колесах четырнадцать мест — столько на твоем, — хотя бывает и по-другому. Количество миров бесконечно, или почти бесконечно, так что шансы на то, что кто-то с моего колеса будет жить в том же мире, что и любой человек с твоего, довольно малы. Но все это маловесно. Весомость в том, чтобы вытащить меня…
— Ах, да, вот это многовесно, не так ли? Но предположим, сначала ты расскажешь мне, зачем вообще закрутил мое колесо?
— Просто занимался средствоизысканием ментального контроля над колесами.
— Ты лжешь, — мягко сказал Парк.
— А, значит, я лгу, да? Ну, тогда выкладывай свои собственные резоны.
— Мне жаль, что ты занял такую позицию, сын мой. Как я могу тебе помочь, если ты не доверяешь мне и Богу?
— Да ладно, не паясничай. Ты не епископ, и ты это знаешь.
— Да, но я был священнослужителем в моем бывшем существовании. — Парк прямо-таки сочился святостью. — В этом нет ничего странного, не так ли? Поскольку я был человеком, которым мог бы, скорее всего, стать епископом, если бы король Освиу выбрал римлян, а арабы проиграли бы битву при Туре.
— Ты блюдешь профессиональный обет хранить в тайне конфиденциальную информацию?
Парк выглядел шокированным.
— А как иначе! Конечно же!
— Хорошо. Я, знаешь ли, своего рода спортсмен. Около месяца назад я сильно прогорел, поставив на не на ту лошадь, и я… э… одолжил немного денег из фондов института. Конечно, я собирался все вернуть, по-честному расплатиться. Но мне пришлось сделать несколько маленьких… э… поправок в некоторых книгах, потому что в противном случае тот, кто не понимал обстоятельств, мог высосать из них неправильные выводы. Ивор Максвенсон как-то узнал об этом и пригрозил засадить меня в тюрьму, если я не воспользуюсь своими ментальными силами, чтобы крутануть твое колесо на полоборота, а потом его остановить. Когда в теле епископа окажется чужой разум, легко будет доказать, что епископ тронулся и в любом случае его влияние сойдет на нет. Но, как ты знаешь, все пошло совсем не так. Похоже, над тобой нет никакой опеки. Поэтому тебе придется что-то сделать, чтобы вытащить меня.
Парк наклонился вперед, и взгляд светлых глаз епископа вперился в Ноггла. Парк сурово сказал:
— Знаешь, Ноггл, я восхищаюсь тобой. Для парня, который ограбил свою больницу, а потом, чтобы выпутаться, запустил круговорот разумов четырнадцати человек, разрушая тем самым их жизни и, возможно, сводя некоторых с ума, а некоторых толкая на самоубийство, у тебя больше наглости, чем у амбарной крысы. Ты сидишь и говоришь мне, одной из своих жертв, что я должен вытащить тебя. Будь проклята твоя паршивая мелкая душонка! Если у тебя когда-нибудь и получится выбраться отсюда, будь уверен, я устрою такую травлю, что ты решишь, что на тебя обрушили гору!