Парк сел и выкурил сигарету, обдумывая ситуацию. Никаких доказательств похищения, которое, учитывая его бизнес, совсем не было маловероятным. В воскресенье вечером он ложился спать трезвым, в одиночестве и довольно рано. С чего бы ему просыпаться в чужой квартире? Он на мгновение забыл, что проснулся еще и с чужим лицом. Прежде чем Парк успел об этом вспомнить, взгляд на часы побудил его действовать. На гренки нет времени — придется обойтись малосъедобным картоном.
Но настоящий шок ожидал Парка, когда он принялся искать свой портфель. Портфеля не было. Как не было и никаких следов пачки заметок, по которым он так тщательно выстраивал линию поведения в предстоящем деле Антонини. Это было более чем важно. От осуждения банды Антонини зависело его выдвижение на пост окружного прокурора Нью-Йорка следующей осенью. Одновременно нынешний окружной прокурор, поддерживаемый обеими партиями, выдвигался в Суд общей юрисдикции.
Парк планировал пригласить Марту на ужин — со вполне определенными намерениями. Но пока он не разберется с этим вопросом, ему будет точно не до ужина. Только появилась еще и проблема со звонком ей — в записной книжке не было ее имени. Как не было имен хоть кого-нибудь, кого знал Парк. Собственного имени в телефонной книге он тоже не нашел.
Он набрал CAnal 6-5700[10].
— Больница.
— А? Это CAnal 6-5700?
— Да, это больница.
— А где тогда окружная прокуратура? Черт, я должен же знать телефон своей собственной конторы!
— Окружная прокуратура WOrth 2-2200.
Парк судорожно набрал WOrth 2-2200.
— Офис мистера Парка, пожалуйста.
— Извините, какой офис вы просили?
— Офис помощника окружного прокурора Парка! — голос Парк зазвенел металлом. — Это, сестрица, чтоб вы знали, Бюро по борьбе с рэкетом.
— Простите, у нас нет такого человека.
— Послушайте, юная леди, у вас есть заместитель помощника окружного прокурора по имени Френчко? Джон Френчко? Пишется через букву «ч».
Тишина.
— Нет, извините, у нас нет такого.
Аллистер Парк повесил трубку.
Старое здание по адресу Центральная, 137, по-прежнему было на месте. Полицейское Бюро по борьбе с рэкетом по-прежнему было на месте. Но там никогда не слышали о человеке по имени Аллистер Парк. У них уже имелся помощник окружного прокурора, некий Хатчисон, который, похоже, всех вполне устраивал. Не нашлось никаких следов обоих заместителей Парка, Френчко и Берта.
В качестве последней надежды Парк отправился в здание уголовного суда. Если он не полностью сошел с ума, то слушание дела «Народ против Кэссиди, вымогательство» должно начаться уже после десяти, как только судья Сигал закончит зачитывать список дел к слушанию. Френчко и Берт должны подойти туда, после того, как с Кэссиди будет покончено.
Но там не оказалось ни судьи Сигала, ни Френчко, ни Берта, ни Кэссиди…
— Очень интересно, мистер Парк — успокаивающе сказал психиатр. — Очень интересно. Самое обнадеживающее заключается в том, что вы вполне осознаете свои трудности и пришли ко мне…
— Что я хочу знать, — прервал Парк, — так это был ли я в здравом уме до вчерашнего дня и стал сумасшедшим с тех пор, или я был сумасшедшим до тех пор и в здравом уме сейчас?
— Трудновато поверить, что можно страдать от набора непротиворечивых иллюзий в течение тридцати шести лет, — ответил психиатр. — Тем не менее, ваша текущая оценка вашего состояния представляется достаточно рациональной. Возможно, искажены ваши воспоминания об увиденном и пережитом до сегодняшнего дня.
— Но я хочу разобраться! От этого зависит все мое политическое будущее! По крайней мере…
Он остановился. А была ли банда Антонини? Ожидалось ли выдвижение Аллистера Парка, если их осудят?
— Понимаю, — мягко сказал психиатр. — Но этот случай не похож ни на один, мне известный. Пока идите и телеграфируйте в Денвер запрос на свидетельство о рождении Аллистера Парка. Посмотрим, есть ли такой человек. И приходите завтра…
Парк проснулся, оглянулся и застонал. Комната снова изменилась. Но он подавил стон. Он лежал в двуспальной кровати. Рядом лежала не так чтобы красавица, примерно его возраста.
Стон Парка ее разбудил. Женщина спросила:
— Как ты себя чувствуешь, Уолли?
— Я чувствую себя прекрасно, — пробормотал он.
Он начинал проникаться ситуацией и еле удержался от очередного стона. Что касается брака, то он был сторонником философии «зачем покупать корову, если есть бесплатное молоко» и ясно давал это понять многим женщинам в порядке честного предупреждения.