Блосс вытащил том энциклопедии со статьями от «Дамба» до «Ежи».
— Вот, — объявил он. — Да, он стал довольно известным поэтом. Женился в 1964 году, детей не было. Умер в 1980 году. Там даже упоминается его друг Хеджес. Держу пари, что на прошлой неделе этой статьи не было в энциклопедии. Что ты сделал с этими часами?
Коллингвуд, вытаращив глаза, смотрел на пустой стол.
— Ничего… Они подпрыгнули и исчезли. Это самое злонамеренное, что я когда-либо видел!
— Вовсе нет, — сказал Координатор. — Хеджес и де Витт потревожили историю между своим временем и нашим до такой степени, что Хеджес в нашем времени никогда не совершал никакого путешествия в прошлое. Поэтому этих часов никогда не существовало.
— Получается — часы никогда не существовали… Но они были на столе минуту назад… Но они перенесли Хеджеса в прошлое, чтобы он смог сделать невозможным то, что он сделал, чтобы позволить ему вернуться в прошлое, чтобы сделать невозможным то, что он сделал…
Блосс вытащил бутылку и пару стаканов.
— Мой дорогой Коллингвуд, — сказал он, — не своди себя с ума, пытаясь разрешить парадоксы путешествий во времени. Часы исчезли, и я так считаю, что это к лучшему. Выпьем.
Коллингвуд поднял свой стакан.
— Очень мудрые слова, Ваша Эффективность!
ГИПЕРПЕЛОЗИЯ[40]
— Мы все наслышаны о блестящих успехах в искусстве и науке, но, если знать всю историю этих достижений, можно обнаружить, что и некоторые из неудач были по-настоящему интересны.
Говорил Пэт Вайс. Пиво кончилось, и Карл Вандеркук отправился за добавкой. Пэт, подтянувший к себе в уголок все чипсы, попавшиеся ему на глаза, сидел, развалившись, и выпускал огромные клубы дыма.
— Это значит, — сказал я, — что у тебя на подходе история. Окей, выкладывай. Покер может подождать.
— Только не перебивай сам себя посереди рассказа со словами «Это мне напомнило…», и не перескакивай на другую историю, а в середине ее — на следующую, и так далее, — вставил Ганнибал Снайдер.
Пэт сердито глянул на Ганнибала.
— Послушай, придурок, рассказывая последние три истории, я ни разу не отвлекался. Если можешь рассказать получше, давай, начинай. Слышал когда-нибудь о Дж. Романе Оливейре? — тут же добавил он, не давая, как я заметил, возможности Ганнибалу принять его предложение.
Пэт продолжал:
— Карл много говорит о своем новом гаджете, и нет сомнений, что благодаря этой штуке станет знаменитым, если он когда-нибудь ее закончит. А Карл обычно заканчивает то, что собирается сделать. Мой друг Оливейра тоже закончил то, что собирался сделать, и должен был бы стать знаменитым, но не получилось. С научной точки зрения его работа оказалась успешной и заслуживала самой высокой похвалы, но с человеческой точки зрения она обернулась провалом. Вот почему сейчас он всего лишь руководитель небольшого колледжа в Техасе. Он до сих пор делает хорошие работы и публикует статьи в журналах, но у него имеются все основания подозревать, что заслуживал он большего. Кстати, на днях получил от него письмо — похоже, теперь он стал гордым дедом. Это мне напомнило о моем дедушке…
— Эй! — рявкнул Ганнибал.
Пэт сказал:
— А? А, понятно. Извини. Я больше не буду.
Он продолжил:
— Я впервые познакомился с Дж. Романом, когда был простым студентом Медицинского центра, а он был профессором вирусологии. «Дж» в его имени означает «Хесус», пишется как J-e-s-u-s, что в переводе означает «Иисус», отличное мексиканское имя. Но в Штатах над ним так подшучивали, что он предпочитал называться «Романом».
Как вы помните, Великое Изменение, к которому эта история имеет отношение, началось зимой 1971 года после той ужасной эпидемии гриппа. Оливейра тоже загрипповал. Я пришел к нему, чтобы получить задание, и нашел его сидящим среди кучи подушек и одетым в жутчайшую розово-зеленую пижаму. Его жена читала ему на испанском.
— Слушай, Пэт, — сказал он, когда я пришел, — Я снаю, что ты достойный эстуденто, но я желаю, чтоб тебя и весь проклятый классо вирусолог жарили в аду на самой горячей эсковородо. Скажи мне, чего ты хочешь, а потом уходи и дай мне зпокойно умереть.
Я получил нужную информацию и собирался уходить, когда пришел его доктор, старый Фогарти, который читал лекции по пазухам. Он давно уже отказался от общей практики, но так боялся потерять хорошего вирусолога, что болезнью Оливейры занялся сам.
— Задержись, сынок, — сказал он мне, когда я собирался выйти с провожающей меня миссис Оливейра, — и узнай немного о практической медицине. Я всегда считал ошибкой, что у нас нет курса обучения врачей особенностям поведения с больными. А теперь посмотри, как я это делаю. Я улыбаюсь Оливейре, но я не веду себя так чертовски жизнерадостно, что он сочтет смерть желанным избавлением от моей компании. Это та ошибка, которую совершают некоторые молодые врачи. Заметь, что я действую быстро, и не боюсь, что мой пациент может развалиться на кусочки при малейшей встряске… — и так далее.