Я не смог вытащить из него больше никаких подробностей, а он стал работать еще упорнее. Через несколько недель Оливейра объявил, что готов поставить эксперимент на себе. Его метод состоял из приема комбинации нескольких лекарств — одно из них, насколько я помню, было распространенным лекарством от лошадиного сапа — и воздействия высокочастотного электромагнитного излучения.
Меня эта идея не очень воодушевила, потому что Оливейра мне нравился, а чудовищная доза, которую он собирался принять, выглядела достаточной, чтобы убить целый полк. Но он пер напролом.
Так и есть, это средство едва его не убило. Однако через три дня он более или менее вернулся к нормальной жизни и завопил от радости, когда обнаружил, что волосы на конечностях и теле быстро выпадают. Через пару недель у него осталось не больше волос, чем можно было бы ожидать от профессора вирусологии из Мексики.
Но потом случился настоящий сюрприз, и он оказался неприятным!
Мы ожидали, что на нас обрушится известность, и соответственно подготовились. Помню, как созерцал Оливейру целую минуту, а потом успокоил его, уверяя, что он подстриг усы идеально симметрично и уговорил повязать мой новый галстук.
Результатом нашего эпохального заявления стали два звонка от скучающих репортеров и несколько телефонных интервью с научными редакторами. Не пришло ни одного фотографа! Нас упомянули в научном разделе «Нью-Йорк Таймс», но всего лишь дюжиной строк — газета просто сообщила, что профессор Оливейра и его помощник (безымянный) — нашли причину гиперпелозии и лекарство от нее; не добавив ни слова о возможных последствиях открытия.
Контракты с Медицинским центром запрещали использовать наше открытие в коммерческих целях, но мы ожидали, что многие другие быстро займутся этим, как только метод будет обнародован. Но этого не произошло. На самом деле, эффекта от нашей работы было не больше, чем если бы мы смогли установить корреляцию между температурой среды и громкостью воплей лягушки-быка.
Неделю спустя мы с Оливейрой поговорили об открытии с начальником отдела, Уилоком. Оливейра хотел, чтобы тот использовал свое влияние для создания клиники по удалению волос. Но Уилок не видел в этом смысла.
— Мы получили несколько запросов, — признался он, — но нет никакого ажиотажа. Помните, что творилось, когда Циммерман изобрел лекарство от рака? Так вот, сейчас ничего подобного не происходит. На самом деле я… э… сомневаюсь, что сам захотел бы проходить ваш курс лечения, доктор Оливейра, пусть он и стопроцентно надежен. Я нисколько не склонен преуменьшать значимость той замечательной работы, которую вы проделали. Но… — здесь он запустил пальцы в волосы на своей груди. Они были великолепны: шелковистые, белые, длиной более шести дюймов и густые. — Понимаете, мне нравится эта шубка, а мысль о голой коже заставляет меня несколько стесняться. К тому же шерсть намного выгоднее, чем одежда. И… э… при всей моей скромности, должен сказать, что она неплохо выглядит. В семье всегда надо мной подсмеивалась из-за небрежной одежды, но теперь моя очередь смеяться — никто из них не может похвастаться такой шубой, как моя!
Тут мы с Оливейрой немного подзависли. Мы решили узнать мнение знакомых и некоторым из них написали письма с вопросом, что они думают об идее пройти курс лечения по методу Оливейры. Некоторые сообщили, что готовы, если на такое решится достаточно много других, но большинство отвечало в том же духе, что и доктор Уилок — они привыкли к своим волосам и не видели никакой веской причины для возвращения к прежней голокожести.
— Итак, Пэт, — сказал мне Оливейра, — похоже, большой злавы это открытие нам не принесет. Но мы все еще можем немножко урвать от фортуны. Помнишь о награде в меллион долларов? Я послал заявку, как только оправился после лечения, и в любой день мы можем получить извещение от правительства.
Получили. Я был у него дома, мы болтали о том, о сем, когда миссис Оливейра вбежала с письмом, восклицая:
— Abre la![45] Открой иго, Роман!
Он открыл письмо, не торопясь достал лист бумаги и прочитал. Потом нахмурился и перечитал письмо. Потом положил лист, очень аккуратно вытащил из пачки сигарету, взял ее не тем концом и попытался поджечь фильтр. Потом сказал ровным голосом:
— Я снова зглупил, Пэт. Я и подумать не мог, что предложение о вознаграждении действует ограниченное время. Похоже, какой-то хитрый sarammabiche[46] в Конгрессе постановил, что зрок истекает первого мая. Вспомни, я отправил заявку девятнадцатого числа, а получили они его двадцать первого, на три недели позжи!