Несколько человек стали напевать. Неожиданно все умолкли и смущенно переглянулись. Ощущение было таким, будто мы совершили богохульство в соборе с молящимися.
Грузовик остановился. Порта крикнул часовому:
— Специальный наряд из дежурной роты. Один фельдфебель, один унтер-офицер, двадцать солдат и двое заключенных.
Часовой заглянул в грузовик. Из окна караульного помещения высунулся фельдфебель и крикнул:
— Поезжайте на девятый участок. Где пропадали, черт возьми? Там вас давно ждут.
— Шут ты гороховый, — сказал Пауст.
Не дожидаясь ответа, мы поехали по песчаной дороге мимо казарм. Пустые окна уныло смотрели на людей в мундирах, которых изо дня в день учили убивать.
— Надеюсь, до нашего возвращения не съедят весь горох! — недовольно сказал Шварц. — Не каждый день мы получаем то, что нам нравится. И нас как назло именно сегодня назначили в этот наряд.
Ему никто не ответил.
— Черт возьми, заяц! — вдруг воскликнул Порта и указал на что-то в чахлом вереске.
Мы все вытянули шеи, глядя на убегавшего прыжками зайца.
— Надо же! Такая жратва перед носом, а до нее не добраться, — простонал Порта.
— Последний раз мы ели зайца в Румынии, в казармах у реки Дубовила, — сказал Плутон.
— Да, я тогда ободрал в карты румынского барона, как липку, — усмехнулся Порта.
Грузовик остановился. Пауст с бранью спрыгнул на землю.
— Где девятый участок? Этот охламон заблудился. Здесь спортивная площадка.
Никто не ответил. Пауст развернул карту и долго вертел ее, пока наконец не сориентировался. Грузовик стал отъезжать задом и застрял на размякшей, поросшей травой обочине. Всем пришлось спрыгнуть и толкать машину. В кузове остались только смертники.
Мы спокойно побросали им свои винтовки.
— Тебе нужно отправиться в Россию, — сказал Плутон, ни к кому не обращаясь. Мы не поняли, что он имеет в виду. — Тогда будешь знать не только этот паршивый учебный лагерь.
— Гороха нам не достанется, — сердито сказал Шварц.
— Плевать на твой горох! — выкрикнул Штеге. — Грызи свои собственные хрящи, если так голоден.
— Никто не спрашивает твоего мнения, ублюдок! — злобно ответил Шварц.
Дело могло кончиться дракой, но грузовик выехал, и нам пришлось спешно влезать в кузов.
Вскоре мы остановились снова. Приехали на девятый участок. Пауст заорал:
— Наряд, строиться!
Мы нервозно спрыгнули и построились перед ним. О смертниках все забыли. Они сидели в кузове, забившись в угол у кабины водителя. Подошел лейтенант из полиции вермахта[22] и раскричался на них. Пауст как будто бы растерялся. Потом заорал так, что позади деревьев раскатилось эхо:
— Заключенные, быстро в строй!
Оба смертника чуть ли не вывалились из кузова и с виноватым видом встали в конце нашего строя — старый унтер впереди, девушка сзади него. Лицо у лейтенанта было багровым. Он без нужды поправил свой широкий офицерский ремень и кобуру.
— Командуй! Чего ждешь?
Пауст еще больше занервничал и с пузырьками слюны в уголках губ прокаркал:
— Смирно, равнение напра-во!
Затем повернулся кругом, щелкнул каблуками и отрапортовал по всей форме толстому офицеру полиции, от которого несло пивным духом.
Лейтенант щегольски козырнул. Потом повернулся и отошел назад вместе с наблюдателями.
Подошел военный прокурор с погонами оберста. За ним следовал начальник медицинской службы и другие медики.
Пауст вышел вперед, щелкнул каблуками и отбарабанил рапорт, отдав красную папку с документами.
— Заключенные на середину, двое солдат следом, — приказал лейтенант.
Приказ был нехотя выполнен.
Мы отводили глаза от двух полускрытых кустами длинных деревянных ящиков.
Солнце сияло. Несколько человек со звездочками[23] на погонах курили. Винтовки в потных руках казались горячими. Штеге машинально поигрывал ружейным ремнем.
Военный прокурор отдал документы майору из панцер-гренадеров. Тот кое-как сложил все разноцветные листы в нужном порядке. Ему мешал ветер. Потом стал фальцетом читать:
— Именем фюрера и немецкого народа специально созванный по приказу командующего шестым сектором обороны военный трибунал приговорил Ирмгард Бартельс, рожденную третьего апреля тысяча девятьсот двадцать второго года, телефонистку в шестом секторе обороны, проходившую службу в Билефельдте, к смертной казни через расстрел. Подсудимая признана виновной в связи с нелегальной коммунистической организацией и распространении представляющих опасность для государства листовок среди коллег-телефонисток, а также в казармах, где было расквартировано ее отделение. Подсудимая подписала свои письменные признания. Дело рассматривали председатель трибунала доктор Ян, генерал-майор полиции Шлирман и группенфюрер[24] СА Виттман. Приговоренная подсудимая навсегда лишается доброго имени, и все ее имущество переходит к государству.