Ильзе обернулась, вгляделась в темноту, и я медленно вышел. Увидев меня, она хотела возмутиться, но вместо этого звонко рассмеялась.
Мы повернулись и пошли под руку, вопреки уставу, через развалины. Война и ожидание оказались забыты. Мы были вместе.
— Куда, Ильзе?
— Не знаю, Свен. Где можно укрыться от солдат и запаха пива?
— Пошли к тебе. Я хочу увидеть твой дом. Мы знаем друг друга пять недель — и провели их все в пивных, пропахших жиром кофейнях и в грязных развалинах.
Через несколько шагов она ответила:
— Да, пошли ко мне, только тихо-тихо. Никто не должен слышать тебя.
Транспортом нам послужил громыхающий, трясучий трамвай. Нашими попутчиками были грустные, мрачные люди. Мы сошли на окраине. Я поцеловал Ильзе и пощадил ее нежные щеки.
Она сжала мою руку и негромко засмеялась. Мы шли медленно. Здесь не было развалин; только частные дома с верандами, где жили богачи. Бросать сюда бомбы не имело смысла; погибло бы мало людей.
Завыли сирены воздушной тревоги. Мы пропускали их мимо ушей.
— Свен, есть у тебя ночной пропуск?
— Да, до восьми утра. Его мне организовал Плутон. Старик получил отпуск на три дня и уехал в Берлин.
— Уехать на фронт должны все?
— Да.
Ильзе остановилась и сжала мою руку. Лицо ее побледнело. Глаза влажно блестели в свете маскировочного фонаря.
— Свен, Свен, значит, и ты уезжаешь?
Я не ответил и молча повел ее дальше. Вскоре она прошептала, словно прочла в моем молчании неопровержимые факты:
— Свен, тогда все будет кончено. Ты уезжаешь. Даже если муж когда-нибудь вернется, ты дал мне то, чего он не мог. Свен, я не могу жить без тебя. Обещай, что вернешься?
— Как я могу обещать, если сам себе не хозяин? Это решают русские и другие. Меня не спрашивают. Я люблю тебя. Это началось как приключение. То, что ты замужем, только добавляло привлекательности. Но это переросло в большее. Может быть, и хорошо, что приказ на марш разлучит нас.
Снова молчание! Ильзе остановилась у садовой калитки, и мы на цыпочках пошли в дом. Вдали на востоке в небе были видны трассирующие снаряды зениток.
Ильзе осторожно отперла дверь и старательно задернула черные шторы перед тем, как зажечь свет. Маленькая лампочка под желтым абажуром, казалось, излучала тепло.
Я обнял ее и стал целовать пылко, чуть ли не свирепо. В ней начала разгораться страсть. Она с жаром отвечала на мои поцелуи, крепко прижавшись ко мне стройным телом. Мы грузно повалились на диван, не разнимая губ.
Я провел ладонями по швам на ее чулках, исследуя ощупью ее гибкое тело. Кожа была прохладной, гладкой, сухой, пахнущей женщиной. Я забыл военный городок, темную оружейную, дурно пахнущие ружейное масло, пиво и сырые мундиры, потных людей, заскорузлые носки; забыл разрушенный город с его казармами, коваными сапогами, непристойными песнями, борделями, громадными, заполненными трупами могилами. Я был с роскошно одетой женщиной, благоухающей духами с юга Франции, со стройными ногами, на одной из которых осталась туфля, черная замшевая туфля на высоком каблуке; с округлыми, нежными коленями в тонких серых шелковых чулках. Юбка была такой узкой, что ее пришлось с усилием поднимать над крепкими бедрами. На полу валялась меховая шуба. Женщины поняли бы, что это персидский каракуль, символ богатства и роскоши.
Пуговицы на розовой блузке расстегивались под огрубелыми солдатскими пальцами. Одна грудь оказалась в плену, ее исследовала не грубая рука солдата, а нежная — вечного любовника. Сосок улыбался в исполненные страсти голубые глаза, которые плакали, смеялись, глядели в заснеженную даль русских степей, искали мать, женщину, любовницу вроде нее.
Ильзе мягко высвободилась из моих объятий.
— Сказать, что я думаю? — спросил я.
Она закурила сигарету и, вложив другую мне в губы, ответила:
— Я знаю, о чем ты думаешь, мой друг. Ты хочешь оказаться в далекой-далекой стране за голубыми горами, в некоем Шангри-Ла[40] без казарм и командных криков, за пределами бюрократического общества, месте без запаха кожи и типографской краски, в стране вина, женщин и зеленых деревьев.
— Вот-вот.
Со столика у дивана я взял фотографию. Человек в мундире. Красивый мужчина с изящными чертами лица. С погонами старшего офицера. В одном углу было написано: «Твой Хорст, 1942 г.».
— Твой муж? — спросил я.
Ильзе взяла у меня фотографию, бережно положила на полку за диваном и прижалась губами к моим. Я поцеловал ее пульсирующие виски, провел губами по ее твердым грудям, куснул раздвоенный подбородок и оттянул ее голову назад за темные волосы.