Старик ударился головой о стальную фаску и упал без сознания, из глубокой раны хлестала кровь.
— Мерзавцы, скоты, проклятое сталинское дерьмо! — заорал Малыш из открытого в ярости люка.
Мимо башни прошелестело несколько шальных снарядов, и Малыш поспешно захлопнул люк. Принялся вытаскивать из ящиков снаряды и в беспорядке складывать их на платформу башни. Его как будто совершенно не беспокоило, когда ему на ноги падали тяжелые 88-миллиметровые снаряды. Он пришлепнул на голову Старику промасленную тряпку, оторвал полосу от своей рубашки, перевязал его, а потом уложил в пустой ящик из-под снарядов.
— Я здесь самый большой и сильный, — заорал после этого Малыш, — поэтому принимаю командование!
И ткнул пальцем в мою сторону.
— А твое дело, жалкий недомерок, только стрелять. Нас для этого отправили в Россию.
Он споткнулся о вытянутые ноги Старика. И просто чудо, что не разбил голову об отошедший назад пушечный затвор. Свирепо воззрился на меня, потом в ярости заорал:
— Проклятый дьявол, ты убьешь своего командира! Черт возьми, что толку палить из этой игрушечной пушчонки? Я отказываюсь принимать командование. Не хочу, чтобы в меня стреляли!
Порта и Плутон покатились со смеху. На минуту мы забыли о смертельной опасности. Нас окружала беспорядочная масса пушек, танков и пехотинцев. Всю сцену освещали неистовые очереди трассирующих пулеметных пуль. Неподалеку от нас стояли зенитки. Они выпускали в темноту снаряд за снарядом. Но дульные вспышки выдали местоположение зениток, и русские танки вскоре вмяли их в землю.
Когда все было очищено уничтожающим огнем, ночь стала апокалиптической. Крики сотен раненых русских и немцев, зовущих санитаров, служили аккомпанементом пляски смерти в том аду мрака. Единственным спасением было уткнуться носом в землю и прижаться к ней, чтобы избежать свистящих пуль.
В наш танк угодил снаряд, и через секунду его охватило ревущее море пламени. Малыш выглядел сатиром, стоя в огне и вытаскивая Старика через боковой люк; потом он спрыгнул в туче искр и покатился по земле в промасленном мундире, гася огненные языки.
Мы в изнеможении лежали на земле, ловя ртом воздух и мучительно выкашливая дым из легких. Только Порта оставался равнодушным. Подняв грязного кота, которого где-то подобрал и теперь носил за пазухой, он крикнул ему:
— Мы все-таки опять уцелели, мурлыка. На спине у тебя спалено всего несколько шерстинок!
Повсюду поднялась паника. Гренадеры, саперы, танкисты, пехотинцы, артиллеристы, офицеры, младшие командиры, солдаты смешались в беспорядочную толпу. Вокруг нас свистели пули из снайперских винтовок. Порта достал из кармана магнитный взрыватель. Мы нашли несколько противотанковых мин. И, как змеи, поползли к огромным Т-34.
Я видел, как Порта прыгнул к одному из них, вставив взрыватель на место. Взрыв. Из башни показались острые языки пламени.
Малыш полз к другому. Аккуратно положил большую мину под башню, выдернул чеку и повалился с ехавшего задом танка. Раздался оглушительный грохот, и еще с одной «тридцатьчетверкой» было покончено. Малыш обезумел.
— Черт возьми, я взорвал его! Отправил к богам целый танк!
Что такой неуклюжий олух не получил ни царапины, казалось чудом, но он, видимо, был пуленепробиваемым.
Я снял мину с предохранителя, но не смог поднять ее на громыхавший мимо танк. Она взорвалась чуть позади него, и меня отбросило взрывной волной на несколько метров по изрытой выбоинами улице.
Когда эти ревущие стальные чудовища тормозили, их заносило боком, как санки. Из пушек с грохотом вылетал снаряд за снарядом.
До нас постепенно дошло, что нашу оборону прорвали не несколько случайных Т-34. К счастью, в соприкосновение с нами вошла лишь часть левого фланга русских. Мы прижались к земле, притворяясь мертвыми. У земли был сладковатый привкус. Земля предоставляла нам укрытие. Прекрасная, грязная, развороченная земля! Такого приятного вкуса у тебя никогда не бывало, хотя твоя жидкая грязь и талый снег набивались нам в уши, в рот, в глаза и ноздри.
Прекрасная, пропитанная кровью земля, ты держала нас в объятиях, укрывала в своей бездонной грязи. Текшая нам за шиворот ледяная вода казалось лаской нежной женской руки. Грязь на мундирах и снаряжении делала нас похожими на ожившие земляные глыбы.
В восемь утра бой кончился. Однако на восточной окраине Черкасс все еще слышались сильная стрельба и лязг танковых гусениц. Никто не думал, что это могут быть «тигры». Мы никогда больше не ошибемся, услышав это тяжелое громыхание.