Восьмерых пленников повели двое русских, шедших сзади с автоматами. Им предстояло пройти по открытому пространству, хорошо видному из окопа Порты.
Порта и двое его собратьев лежали, держа оружие наготове. Они выстрелили одновременно и попали в цели, то есть в головы обоих русских конвоиров.
Наши восемь пленных товарищей поняли, что это их шанс. И, словно по команде, побежали к нашим позициям.
Плутон подскочил и понесся к бункеру, держа ручной пулемет у бедра. Ударом ноги распахнул дверь, встал, расставив ноги, в проеме и с хохотом стал поливать пулями набившихся туда русских. Его громадное тело раскачивалось от отдачи оружия. Русские валились, будто колосья перед хорошо смазанной жаткой.
Двое русских вышли, пошатываясь, с поднятыми руками. Плутон отступил на шаг, пинками сбил обоих в снег и прошил очередью их дрожащие тела.
— Выходите, кто живой, — крикнул он. — Я покажу, как обращаться с пленными на ваш манер!
Мы услышали из бункера слабые жалобные голоса, но никто оттуда не появился. Плутон выхватил из-за ремня две гранаты и бросил внутрь. Они громко взорвались в груде тел.
Во время одной из последних атак Кёллер лишился глаза. Он сходил с ума от боли, но, несмотря на уговоры фон Барринга пойти в бункер для раненых, остался со своей ротой. Наверняка боялся, что в бункере попадет в плен.
Мы все боялись оказаться в руках у русских. Достаточно насмотрелись на совершаемые над пленными зверства, чтобы питать какие-то иллюзии насчет хорошего обращения. Выстрелы в затылок, распятия, отрубания рук и ног, кастрации, выкалывание глаз, забивание в лоб стреляных гильз. Это были обычные явления, если тебя не решали отправить в Сибирь к еще худшей участи.
Утром двадцать седьмого февраля Иван поднял какую-то рассеянную стрельбу. Сперва вел огонь по нам, затем по восьмой роте лейтенанта Венка, потом по третьей, которой командовал Кёллер.
Обстрел продолжался около часа. Потом наступила тишина, гнетущая тишина, которую обычно можно встретить лишь в горах и больших лесах. Казалось, она нас раздавит.
Мы нервозно смотрели на позиции русских, но все оставалось угрожающе спокойным.
В этой мертвой тишине прошло три или четыре часа.
Фон Барринг осмотрел местность в бинокль, потом прошептал лежавшему рядом Старику:
— Готовится что-то очень серьезное. Эта тишина выматывает мне нервы.
Потом вдруг выкрикнул несколько приказов. Тут мы увидели. Русские валом валили на позицию третьей роты.
— Кёллер, огонь, ради Бога, Кёллер, огонь, огонь! — прокричал фон Барринг.
Мы растерянно смотрели на русских. Они были повсюду в том секторе.
Взорвалось несколько гранат, нарушив мертвую тишину. Мы стонали от досады, видя эту катастрофу и будучи не в силах помочь.
Русские бесшумно зашли слева в тыл третьей роте. Несколько человек отчаянно защищались саперными лопатками и прикладами, пока их не прикончили ножами.
Плутон с Малышом хотели броситься туда, но фон Барринг удержал их, сказав плачущим голосом:
— Поздно. Мы не в состоянии им помочь.
Мы увидели, как двое русских повисли на Кёллере, третий ударил его автоматом по голове.
Длилось это не дольше десяти минут. Потом третья рота перестала существовать.
Затем русские бросились на нас, но благодаря Порте и Легионеру мы сумели отбить атаку.
Не дожидаясь приказов фон Барринга, они побежали к бункерам на краю села. Фон Барринг быстро собрал свою группу и бок о бок со Стариком понесся к бункерам на вершине холма. Единственным шансом уцелеть было добраться туда раньше русской пехоты.
— Орите во все горло! — крикнул фон Барринг. — Орите как черти, как дикари!
С воплями и криками мы побежали вперед. Русские на минуту замерли в удивлении.
Малыш и Мёллер яростно отстреливались во время этого бега к бункерам. Потом огнемет Порты начал изрыгать пламя. Легионер стоял, сжавшись, и остервенело палил по волне русских.
Рослый, возвышавшийся над солдатами капитан, громко выкрикнул вдохновляющие слова из писаний Ильи Эренбурга. Мы явственно слышали его, размахивающего автоматом над головой, словно дубинкой.
Плутон опустился на колено и тщательно прицелился. Капитан остановился, выронил автомат, обеими руками схватился за голову, сделал полоборота и медленно опустился на колени.
— Пусть теперь цитирует Эренбурга в аду, — сказал Плутон со злобной улыбкой.